женщины ходили голыми по пояс, и все они без стеснения ели кашу и рыбу жирными пальцами. Самые светлокожие, самые изящные, самые прекрасные жители этих островов называли себя пасификанцами и говорили так, словно в ушах у них постоянно звучали древние напевы здешних мест, словно их прошлое было пронизано мифами и легендами. Однако они были всего лишь приемными детьми, и настоящие самоанцы, таитяне, гавайцы, тонганы, маори и фиджи улыбались и радостно приветствовали их, даже несмотря на то что эти постоянно смотрящие на часы, заказывающие номера, куда-то спешащие люди ничего не знали об истинной жизни в тени вулкана, на краю кораллового рифа, под заполненным попугаями небом, посреди музыки шуршащих о песок волн.
Ванму и Питер прибыли в окультуренную, модернизированную, западнообразную часть Пасифики, где обнаружили, что Джейн к их приезду все подготовила. Они были обыкновенными правительственными чиновниками, обученными на своей родной планете Москва, которые, сходив в двухнедельный отпуск, поступят в одно из конгресских учреждений на Пасифике. Знания о своей предполагаемой родине им даже не понадобились. Документы им пришлось показывать лишь один раз, в самолете, который увозил их из города, куда они прибыли на космическом корабле. Вскоре они прилетели на один из больших тихоокеанских островов, где снова продемонстрировали бумаги, чтобы забронировать пару номеров в курортном отеле на тропическом берегу.
По словам Джейн, на острове, куда они отправятся, бумаги им не понадобятся. Никто не требовал с них удостоверения личности. Правда, никто и не жаждал доставить их в место назначения.
— Зачем вам туда? — спросил один лодочник-самоанец, настоящий великан. — Что вам там понадобилось?
— На Ататуа мы хотим поговорить с Малу.
— Не знаю такого, — пожал плечами лодочник. — Ничего про него не знаю. Может, спросите еще кого, кто-нибудь наверняка знает, на каком острове он живет.
— Мы назвали вам остров, — ответил Питер. — Ататуа. Судя по карте, он находится не так далеко.
— Слышал о таком, но никогда там не был. Спросите кого-нибудь другого.
Подобные разговоры повторялись раз за разом.
— Судя по всему, «папалаги» здесь не приветствуются, — объявил Питер Ванму, сидя на веранде. — Эти люди настолько примитивны, что они отвергают не только раман, фрамлингов и утланнингов. Могу поспорить, даже тонганы и гаитянцы не могут добраться до Ататуа.
— Не думаю, что дело здесь в расовых предрассудках, — покачала головой Ванму. — Видимо, здесь замешана религия.
Они защищают святое место.
— А доказательства? — осведомился Питер.
— Вспомни сам, по отношению к нам не было высказано ни ненависти, ни страха, ни затаенного гнева. Нас повсюду встречали очень гостеприимно. Они ничуть не возражают против нашего существования. Просто мы не можем попасть в это святое место. А так — куда угодно.
— Может быть, — задумчиво произнес Питер. — Но не могут же они пугаться всех чужаков, иначе Аимаине никогда бы не удалось сойтись с Малу настолько близко, чтобы писать ему письма.
Вдруг Питер чуть-чуть склонил голову набок, очевидно, прислушиваясь к реплике Джейн.
— Ага, — наконец сказал он. — Джейн пропустила одно звено. Аимаина послал письмо не самому Малу. Он адресовал его женщине по имени Грейс. А уже Грейс обратилась к Малу, поэтому Джейн и посчитала, что проще будет обратиться сразу к последнему звену. Спасибо, Джейн. Твоя интуиция просто нечто.
— Не издевайся над ней, — одернула Ванму. — Ее смерть приближается. Приказ об отключении компьютеров может поступить в любой день. Естественно, она торопится.
— Я так думаю, ей следует перехватить и стереть этот приказ, прежде чем начнут отключаться машины, — фыркнул Питер. — Утереть им всем нос.
— Это их не остановит, — покачала головой Ванму, — а только еще больше напугает.
— Ладно, до Малу на лодке нам не добраться, что будем делать?
— Давай навестим Грейс, — предложила Ванму. — Если она может с ним связаться, значит, все-таки чужеземцев Малу принимает.
— Она не чужеземка, она самоанка, — сказал Питер. — У нее есть и самоанское имя — Теу'Она, — но она работает в академическом мире, а поэтому легче принять христианское имя, чтобы остальные могли с ней общаться. Западное имя. Мы можем называть ее Грейс. Так утверждает Джейн.
— Но, получив от Аимаины предупреждение, она сразу поймет, кто мы такие.
— Вряд ли, — возразил Питер. — Даже если он и упомянул нас, думаешь, она поверит, что за один день люди могли прилететь с его планеты на ее?
— Питер, ты законченный позитивист. Твоя вера в рациональность делает тебя нерациональным. Конечно, она поверит, что мы те самые люди. Аимаина также этому поверит. Тот факт, что мы за один день перебрались с планеты на планету, только подтвердит их предположения — нас послали боги.
Питер вздохнул:
— Что ж, если нас не принесут в жертву вулкану или не вытворят с нами еще чего-нибудь, можно и богами побыть. Не сломаемся.
— Не шути с этим, Питер, — предупредила Ванму. — Религия связана с самыми глубокими чувствами, которые испытывают люди. Любовь, что исходит от этого кипящего котла, самая сладкая, самая сильная, но и ненависть — самая жаркая, а гнев — самый яростный. Пока чужаки держатся подальше от святынь, полинезийцы — мирный, гостеприимный народ. Но стоит тебе ступить в свет священного огня, берегись, ибо нет более страшного, коварного, беспощадного врага.
— Ты что, опять насмотрелась голозаписей? — осведомился Питер.
— Я читала, — поправила его Ванму. — Я прочла несколько статей, написанных некой Грейс Дринкер.
— А, — усмехнулся Питер. — Так ты уже знаешь о ней.
— Я понятия не имела, что она самоанка, — пожала плечами Ванму. — Она не больно-то о себе распространяется.
Если хочешь узнать о Малу и его месте в самоанской культуре Пасифики — может, эту планету лучше называть Лумана'и, как называют ее туземцы, — прочти какие-нибудь статьи Грейс Дринкер, или какого- нибудь ее оппонента, или последователя. У нее есть отдельная работа, посвященная Ататуа, вот как я наткнулась на ее имя. И она пишет о влиянии философии Уа Лава на самоанцев. Мне лично кажется, что когда Аимаина впервые заинтересовался Уа Лава, то первым делом он обратился к трудам Грейс Дринкер, а уж потом забросал ее вопросами. Вот так и началась их дружба.
Но ее связь с Малу не имеет ничего общего с философией Уа Лава. Малу представляет более древние верования, которые появились задолго до нынешних дней, но Уа Лава по-прежнему опирается на этого человека, во всяком случае на этой планете.
Некоторое время Питер внимательно рассматривал ее. Она чувствовала, как он переоценивает ее, как приходит к убеждению, что голова у нее на плечах все-таки имеется, что в конце концов она может оказаться полезной. «Что ж, Питер, неплохой результат, — подумала Ванму. — Какой недюжинный умище ты продемонстрировал, обнаружив наконец, что я могу мыслить не только интуитивно и афористично, но и аналитически. Не вписалась я в отведенную тобой роль».
Питер поднял свое перекошенное тело со стула и выпрямился.
— Что ж, пойдем встретимся с ней. Ты, главное, побольше цитируй ее работы. Спорь с ней.
Королева Улья отдыхала, отложив положенное количество яиц. Ее рабочие спали в ночной тьме, хотя вовсе не темнота помешала им прийти в пещеру, которая заменяла Королеве Улья дом. Просто ей надо было побыть одной, наедине с собственным разумом, забыть о тысячах глаз и ушей, рук и ног рабочих.
Все из них требовали ее неотрывного внимания, чтобы исправно исполнять работу, но чтобы заглянуть внутрь себя, чтобы пройти по тем сетям, которые люди называют филотическими,.ей были нужны все возможные резервы. Дерево-отец по имени Человек объяснил ей как-то, что в одном из человеческих языков это имеет нечто общее с любовью. Связи любви. Но Королева Улья считала иначе. Любовь — это яростное совокупление с трутнями. Любовь — это гены, только и думающие о воспроизведении, воспроизведении и еще раз воспроизведении. Филотические связи — это нечто иное. Они требовали
