— Этого человека будут судить?
— Его уже судили и приговорили к пожизненному заключению, — ответила сестра Карлотта.
— Уже? — воскликнул Юлиан. — Как давно были украдены наши дети?
— Больше семи лет назад.
— О! — воскликнула Елена. — Значит, наши дети…, когда Они умирали…
— Это были новорожденные. Им еще и году не исполнилось.
— Но почему именно наши? Почему он украл их? Он хотел продать их для усыновления? Он был…
— Разве это важно? Важно, что его планы не осуществились, — ответила Карлотта. — Характер экспериментов — секрет.
— Как имя убийцы? — спросил Юлиан. Видя, что сестра Карлотта колеблется, он стал настаивать:
— Его дело слушалось в гражданском суде, не так ли?
— В уголовном суде Роттердама, — ответила она. — Имя — Волеску.
Юлиан отшатнулся, будто его ударили по лицу, но тут же взял себя в руки. Елена ничего не заметила.
Он знает о любовнице отца, подумала сестра Карлотта. Он понял, каковы частично были мотивы кражи. Дети законного сына были украдены бастардом, подвергнуты пыткам, а потом убиты, причем законный сын не знал об этом семь лет. Какие бы муки ни приписывал Волеску своей безотцовщине, он отомстил за них жестоко. Для Юлиана же и его жены немалую роль играло и то, что похоть отца Юлиана обрушила на них несчастье в виде гибели их собственных детей. Грехи отцов падают на головы их детей до третьего и четвертого колена.
А что, если эти поколения будут ненавидеть меня? Впрочем, ни Юлиан, ни Елена не прокляли Бога, хотя их невинные дети…
Во всем этом мало смысла. Так же мало, как в избиении Иродом младенцев в Вифлееме. Единственное утешение — вера, что Господь взял души этих детей и поместил их в сердце своем, а потом даровал покой и сердцам их родителей.
— Извините меня, — сказала сестра Карлотта. — Я не смею сказать вам, что не следует горевать о детях, которых вы никогда не видели. Но вы обретете радость и забвение в любви к сыну, который у вас есть.
— В миллионах миль от нас! — вскричала Елена.
— Я не знаю…, но, может, вам случайно известно, отпускает ли Боевая школа своих слушателей навестить родителей, — тихо сказал Юлиан.
— Его зовут Николай Дельфийски. Может быть, при таких обстоятельствах…
— Мне очень жаль, — сказала сестра Карлотта. Напоминание о сыне оказалось вовсе не таким безотказным лекарством, как она ожидала. — Мне страшно жаль, что мой визит принес вам эту ужасную новость.
— Зато вы узнали то, что хотели узнать, — ответил Юлиан.
— Да, — просто ответила сестра Карлотта.
Юлиан, видимо, понял что-то, о чем не хотел говорить в присутствии своей жены.
— Вы уже собираетесь в аэропорт?
— Да. Машина уже ждет. Солдаты терпеливее таксистов.
— Я провожу вас до машины.
— Нет, Юлиан, не оставляй меня одну!
— Это всего лишь несколько минут, любимая. Даже в таких ситуациях мы не должны забывать о вежливости. — Он обнял жену, потом повел Карлотту к дверям и открыл их.
Когда они шли к машине, Юлиан заговорил о том, что он понял.
— Поскольку бастард отца уже в тюрьме, значит, вы приехали не из-за самого преступления?
— Нет, — ответила она.
— Это означает, что один из наших детей жив?
— То, что я скажу вам сейчас, я не должна говорить, так как это не моя тайна, — ответила ему Карлотта, — но я в первую очередь несу ответственность перед Богом, а уж потом перед МКФ. Если двадцать два ребенка, которые погибли от руки Волеску, — ваши, тогда двадцать третий жив. Но необходим генетический анализ…
— Но нам ведь ничего не скажут, — с горечью сказал он.
— Пока нет, — отозвалась сестра Карлотта. — И вообще не скоро. А может, и никогда. Но если это будет в моей власти, то настанет день, когда вы встретитесь со своим вторым сыном.
— Ох, вы его…, знаете?
— Если это ваш сын, то да, я его знаю. Его жизнь была неимоверно тяжела, но у него доброе сердце и он таков, что любые отец и мать должны им гордиться. Прошу вас, не спрашивайте меня больше ни о чем, я и так сказала слишком много.
— Могу ли я рассказать об этом жене? — спросил Юлиан. — Что для нее тяжелее: знать или не знать?
— Женщины не так уж сильно отличаются от мужчин. Вы же предпочли знать.
Юлиан кивнул.
— Я знаю, вы только вестник, а не причина нашего горя.
Но о вашем визите мы не сможем вспоминать с радостью. И все же я обязан сказать, что вы исполнили свою печальную миссию с незабываемой добротой.
Она кивнула.
— А вы в эти тяжелые часы были безупречно вежливы.
Юлиан открыл дверцу ее машины. Она села и подтянула ноги с тротуара. Но прежде чем он успел захлопнуть дверцу, она вспомнила еще один важный вопрос, который не успела задать.
— Юлиан, я помню, что вы планировали иметь дочку. Но если бы судьба повернулась так, что у вас родился бы другой сын, как бы вы назвали его?
— Нашего первого сына мы назвали по моему отцу — Николай, — ответил он. — Но Елена хотела назвать второго сына так же, как меня.
— Юлиан Дельфийски, — повторила сестра Карлотта. — Если это действительно ваш сын, я уверена, что когда-нибудь он с гордостью будет носить это имя.
— А как его зовут сейчас?
— Этого я вам сказать не могу.
— Но…, не Волеску?
— Нет. И если это будет зависеть от меня, он никогда даже не услышит этого имени. Благослови вас Господь, Юлиан Дельфийски. Я буду молиться за вас и за вашу жену.
— Помолитесь и за души наших детей, сестра.
— Я молилась, молюсь и буду молиться за них.
Майор Андерсон внимательно поглядел на мальчика, сидевшего прямо перед ним.
— Нет, я не думаю, что у меня к тебе что-то серьезное, Николай.
— А я-то решил, что у меня неприятности!
— Нет, нет. Мы просто заметили, что у тебя дружеские отношения с Бобом. А у него друзей не так чтобы очень много.
— Это потому, что ему Даймек тогда в шаттле чуть ли мишень на спину не нацепил. И Эндер почему-то начал с того же. Я знаю, что Боб это переживет, но при всем своем уме он как бы отталкивает от себя ребят.
— Но не тебя?
— Нет, он и меня отталкивал.
— И все же ты стал его другом?
— Да я и не собирался. Просто моя койка как раз против его койки.
— Но это потому, что ты выменял на нее свою прежнюю?
— Разве? Ох, да!
— И ты сделал это раньше, чем узнал, что он так умен.
