Они засмеялись.
– А вот смеяться нельзя, – сказала она. – Они будут очень злы. И если даже вы не дадите им повода, они вас могут сурово наказать за то, что здесь произошло. Они могут решить, что вы лжете, и заставят говорить под пыткой. И я вам скажу: можете говорить, что это тот самый человек, который жил вон в той пещерке возле моста. Можете отвести их туда.
Она повернулась к ребенку, который принес письмо от Питера Виггина:
– Закопай этот листок в земле до конца войны. Чтобы он не пропал.
И она обратилась сразу ко всем:
– Никто из вас ничего не сделал, только перенес тела, которые я велела перенести. Вы бы хотели сообщить властям, но здесь больше не было властей.
Она раскинула руки:
– О мой возлюбленный народ! Я говорила вам, что принесу вам страшные дни!
Ей не надо было изображать печаль, и слезы у нее текли всерьез, когда она шла среди людей, касаясь рук, щек, плеч. Потом она решительно вышла на дорогу и прочь из деревни. Люди, которым это назначено, взорвут ближайший мост в течение часа. Ее там не будет. Она пойдет вдоль лесных троп, к командному пункту, откуда будет руководить этой кампанией саботажа.
Потому что взорвать мосты – мало. Придется убивать саперов, которые придут их чинить, убивать солдат, которые будут защищать саперов, а потом, когда нагонят столько солдат и строителей, что им нельзя будет помешать восстановить мосты, тогда спускать камнепады и сели, чтобы перекрыть узкие ущелья.
Если удастся закрыть эту границу на три дня, у наступающих мусульманских армий будет время, если ими грамотно командуют, прорваться и отрезать огромную китайскую армию, и тогда подкрепления, пробившиеся наконец, очень-очень сильно запоздают. И тоже будут отрезаны.
Амбул только одного просил у Алаи после того, как устроил встречу между ним, Бобом и Петрой.
– Дай мне воевать как мусульманину против врага моего народа.
Алаи назначил его служить к индонезийцам из-за сходства рас – там он не будет так сильно выделяться.
И поэтому Амбул высадился на болотистом берегу где-то к югу от Шанхая. Подойдя как можно ближе к берегу на рыбачьих судах, солдаты пересели на болотные плоскодонки и пошли на веслах среди камышей, разыскивая твердую землю.
Но в конце пути, как и предвиделось, пришлось покинуть лодки и несколько миль прошлепать по грязи. Сапоги надо было нести в рюкзаках, потому что иначе их бы засосало в ил.
К восходу солнца люди вымотались, измазались в грязи, чесались от укусов насекомых и сильно проголодались.
Обтерев от грязи ноги, солдаты обулись и побежали рысцой по узкой тропинке, скоро перешедшей в насыпь между рисовыми полями. Пробегая мимо китайских крестьян, солдаты молчали.
Пусть считают нас призывниками или добровольцами с недавно завоеванного юга, вышедшими на учения. Убивать гражданских мы не хотим. Уходим от берега как можно дальше – так все время твердили им офицеры.
В основном крестьяне не обращали на них внимания. Уж точно никто не побежал поднимать тревогу. Но еще задолго до полудня на недалекой дороге показалось облако пыли от быстро идущей машины.
– Ложись, – приказал командир на общем языке.
Без секунды колебаний солдаты плюхнулись в воду и по-лягушачьи подобрались к краю насыпи, где их не было видно. Только офицер высунул голову, чтобы видеть, и тихо передавал по линии, что происходит на дороге.
– Военный грузовик, – сказал он.
Потом:
– Резервисты. Никакой дисциплины.
Вот тут и дилемма, подумал Амбул. Резервисты – наверное, местные войска. Старики, хроники, которые до этого времени считали свою военную службу чем-то вроде клуба, и тут их загребли, потому что других солдат поблизости нет. Убивать этих олухов – то же самое, что убивать крестьян.
Но они вооружены, так что не убивать их – самоубийство.
Слышно было, как орет китайский командир на своих горе-солдат. Он был очень зол – и очень глуп, решил Амбул. Что он думал о ситуации? Если это учения какой-то части китайской армии, зачем было тащить сюда группу резервистов? А если он думает, что здесь действительно есть угроза, так чего он орет? Почему не пытается провести рекогносцировку, чтобы оценить опасность и доложить?
Что ж, не всякий офицер кончал Боевую школу. У них не у всех есть вторая натура – мыслить как истинный солдат. Этот тип явно большую часть своей службы провел за письменным столом.
По цепи шепотом передали команду. Ни в кого не стрелять, но взять на прицел одного противника, когда будет дана команда встать.
Голос китайского офицера стал ближе.
– Может, они нас не заметят, – шепнул сосед Амбула.
– Время заставит их нас заметить, – ответил Амбул тоже шепотом.
Этот солдат был официантом в шикарном ресторане Джакарты, пока не вступил в армию добровольцем после китайского вторжения в Индокитай. Как большинство этих людей, он никогда не был под огнем.
