сентября занимала небольшую восточную часть квартала...»
С каждым часом положение на плацдарме становилось тяжелее. «В таких условиях удержаться на западном берегу Вислы было невозможно, — писал впоследствии Рокоссовский. — Я решил операцию прекратить. Помогли десантникам вернуться на наш берег. К 23 сентября эти подразделения трех пехотных полков 1-й польской армии присоединились к своим частям». Остается добавить, что попытка форсирования реки стоила польским солдатам немалых потерь.
Трагедия Варшавы близилась к концу. Единственное, чем еще мог помочь Рокоссовский варшавянам, — это сбрасывать с самолетов оружие, боеприпасы, продовольствие. ПО-2 каждую ночь появлялись над Варшавой и с небольшой высоты сбрасывали грузы довольно точно, так как летчики располагали теперь координатами повстанческих районов. С 14 сентября по 1 октября 1944 года советская авиация совершила в Варшаву 2243 полета и сбросила восставшим 156 минометов, 505 противотанковых ружей, 2667 автоматов и винтовок, 42 тысячи гранат, 3 миллиона патронов, 113 тонн продовольствия и 500 килограммов медикаментов.
28 сентября гитлеровцы предприняли в Варшаве решительный штурм, и через три дня повстанцы оказались на грани полного поражения. 2 октября командование Армия Крайовой отдало приказ о капитуляции. Лишь несколько десятков повстанцев, в основном из Армии Людовой, сумели перебраться через Вислу. Варшавское восстание окончилось трагически.
Между тем севернее Варшавы советские армии продолжали наступление, пытаясь ликвидировать плацдарм противника в междуречье Вислы и Нарева, но добиться успеха никак не могли. Ставка же требовала во что бы то ни стало разделаться с плацдармом врага. Рокоссовский решил сам на месте выяснить обстановку и причины неудач:
«Ознакомившись с вечера с организацией наступления, которое должно было начаться на рассвете, я с двумя офицерами штаба прибыл в батальон 47-й армии, который действовал в первом эшелоне. Мы расположились в окопе. Со мной были телефон и ракетница. Договорились: красные ракеты — бросок в атаку, зеленые — атака отменяется.
В назначенное время наши орудия, минометы и «катюши» открыли огонь. Били здорово. Но ответный огонь противника был куда сильнее. Тысячи снарядов и мин обрушились на наши войска из-за Нарева, из-за Вислы, из фортов крепости. Ураган! Огонь вели орудия разных калибров, вплоть до тяжелых крепостных, минометы обыкновенные и шестиствольные. Противник не жалел снарядов, словно хотел показать, на что он еще способен. Какая тут атака! Пока эта артиллерийская система не будет подавлена, не может быть и речи о ликвидации вражеского плацдарма. А у нас пока и достаточных средств не было под рукой, да и цель не заслуживала такого расхода сил.
Я приказал подать сигнал об отмене атаки...»
По возвращении на КП фронта Рокоссовский решил связаться со Ставкой и доложить о невозможности продолжения наступательных операций. В этом намерении он был поддержан Жуковым, вновь прибывшим на фронт в качестве представителя Ставки. Позвонив Сталину и доложив обстановку, Жуков просил разрешения прекратить наступательные бои на участке 1-го Белорусского фронта ввиду их бесперспективности. Части нуждались в отдыхе и пополнении.
В ответ Сталин предложил Жукову завтра же вылететь вместе с Рокоссовским в Москву.
На следующий день маршалы были в Ставке. Кроме Сталина, в кабинете находились Молотов и Антонов.
Жуков вспоминает:
«Поздоровавшись, И. В. Сталин сказал:
— Ну, докладывайте!
Я развернул карту и начал докладывать. Вижу, И. В. Сталин нервничает: то к карте подойдет, то отойдет, то опять подойдет, пристально поглядывая то на меня, то на карту, то на К, К. Рокоссовского. Даже трубку отложил в сторону, что бывало всегда, когда он начинал терять хладнокровие и был чем-либо неудовлетворен.
— Товарищ Жуков, — перебил меня В. М. Молотов, — вы предлагаете остановить наступление тогда, когда разбитый противник не в состоянии сдержать напор наших войск. Разумно ли ваше предложение?
— Противник уже успел создать оборону и подтянуть необходимые резервы, — возразил я. — Он сейчас успешно отбивает атаки наших войск. А мы несем ничем не оправданные потери.
— Вы поддерживаете мнение Жукова? — спросил И. В. Сталин, обращаясь к К. К. Рокоссовскому.
— Да, я считаю, надо дать войскам передышку и привести их после длительного напряжения в порядок.
— Думаю, что передышку противник не хуже вас использует, — сказал Верховный. — Ну а если поддержать 47-ю армию авиацией и усилить ее танками и артиллерией, сумеет ли она выйти на Вислу между Модлином и Варшавой?
— Трудно сказать, товарищ Сталин, — ответил К. К. Рокоссовский. — Противник также может усилить это направление.
— А вы как думаете? — обращаясь ко мне, спросил Верховный.
— Считаю, что это наступление нам не даст ничего, кроме жертв, — снова повторил я. — А с оперативной точки зрения нам не особенно нужен район северо-западнее Варшавы. Варшаву надо брать обходом с юго-запада, одновременно нанося мощный рассекающий удар в общем направлении на Лодзь — Познань. Сил для этого сейчас на фронте нет, но их следует сосредоточить. Одновременно нужно основательно подготовить и соседние фронты на Берлинском направлении к совместным действиям.
— Идите и еще раз подумайте, а мы здесь посоветуемся, — остановил меня И. В. Сталин».
Когда минут через двадцать Рокоссовский и Жуков вновь были приглашены в кабинет, решение было уже принято.
— Мы решили согласиться на переход к обороне наших войск, — сказал Сталин. — Дальнейшие планы будем обсуждать позже. Можете идти.
В тот же вечер Рокоссовский вылетел к войскам. Они перешли к обороне, но противник не оставил надежд на то, что ему удастся расправиться с плацдармами на Висле и Нарве. Магнушевский плацдарм южнее Варшавы все время подвергался атакам, на плацдарме же 65-й армии за Наревом некоторое время было спокойно. Немецкое командование сумело скрытно подготовиться и 4 октября нанесло внезапный удар, одновременно введя в действие большие силы. Уже в первые часы положение стало тревожным, и Рокоссовский с Телегиным, Казаковым, Орлом выехал к Батону.
Во второй половине дня он был на армейском КП.
— Противник с ходу не смог прорвать вторую позицию, хотя и подошел к ней вплотную, — докладывал Батов. — Противотанковая артиллерия отличилась. Здорово помогли также ИС-2[23], они с расстояния в два километра насквозь прошивали немецкие «тигры» и «пантеры». Мы подсчитали — шестьдесят девять танков горит перед нашими позициями.
— Немцы, я думаю, после того как не удался им прорыв в центре, могут изменить направление удара, — раздумывал вслух Рокоссовский, но в этот момент его прервал начальник связи армии:
— Товарищ маршал, вас к аппарату ВЧ, Ставка!
— Да... у противника до четырехсот танков, — докладывал Рокоссовский. — Сто восемьдесят он бросил в первом эшелоне... Удар очень силен. Да, в центре потеснил, войска отошли на вторую полосу... Командарм? Справится, я уверен. Помощь уже оказываем... Слушаюсь, — закончил разговор Рокоссовский. — Ну. Павел Иванович, — повернулся он к Батову, — сказано, если не удержим плацдарм...
Плацдарм был удержан, но бои продолжались здесь вплоть до 11 октября. Потеряв более 400 танков и много солдат, немцы 12 октября перешли к обороне. Теперь настал черед войск Рокоссовского. Измотав противника, Рокоссовский сконцентрировал на плацдарме свежие соединения, и 19 октября предпринял наступление, в результате которого плацдарм вдвое увеличился. Левее 65-й армии за Нарев была переправлена 70-я армия, и теперь можно было думать об использовании плацдарма для броска в глубь Польши, к границам Германии.
В середине октября большой и дружный коллектив штаба фронта, возглавляемого Рокоссовским, уже начал отрабатывать элементы новой фронтовой операции. Рокоссовский предполагал нанести главный удар с Пултуского плацдарма на Нареве в обход Варшавы с севера, а с плацдармов южнее Варшавы — в
