Она помогла ему оседлать коня. Вооруженные джигиты, сидя в седлах, уже дожидались за воротами.
Держась за стремя, Одатида проводила Спанту до самой окраины аила. И трое детей их, балуясь, толкая друг дружку, весело вышагивали обочь дороги. Привыкшие к частым поездкам отца и его благополучным возвращениям с подарками, они не подозревали, какая к ним близится беда.
Минул почти месяц, как Спанта уехал, и точно в воду канул. Ни слуху ни духу о нем. У Одатиды уже сердце не выдерживало…
А третьего дня, едва дети выбежали из хижины поиграть с мальчишками, явился к ней без вызова Антик, будто специально поджидал, когда она останется одна. Она сидела за низеньким столом, натянув на колени подол, и латала младшему штаны, протертые на коленях. Антик появился столь неожиданно, что она вздрогнула и уколола палец. Зная, что этот молчаливый, замкнутый и мрачноватый с виду молодой мужчина всегда где-то поблизости, она чувствовала себя в безопасности и была спокойна как за себя, так и за детей. Уж сколько времени он опекает их в отсутствие Спанты, и ей ни разу не пришлось усомниться в его преданности. Высокий и худощавый, казавшийся даже щуплым, Антик, обычно стоящий перед ней со слегка опущенной головой и от этого выглядевший сутулым, был способен защитить их один от пяти-шести вооруженных воинов. Она это знала и была преисполнена к нему благодарности. Однако без надобности никогда его не звала, а он до сей поры не смел являться без вызова. Поэтому она была крайне удивлена его приходом и ждала объяснений, глядя на него строго снизу вверх. Он постоял некоторое время молча, низко наклонив голову и прижав руки к груди, то ли собираясь с духом, то ли подбирая слова.
— У меня есть что вам сказать, моя госпожа… — произнес он сдавленным голосом.
— Говори, — разрешила она.
— Вам нужно как можно скорее покинуть аил. Тайно… чтобы никто не видел…
— Разве ты не мог сообщить об этом своему господину, дождавшись его? — строго спросила Одатида.
— Я думаю, даже вы не знаете, когда он вернется. А ждать у нас нет времени…
— К чему такая спешка? — спросила Одатида, стараясь казаться спокойной, однако чувствуя, как начинают дрожать губы, а сердце, сжимаемое страхом, колотится все сильнее.
Антик долго молчал, не поднимая глаз. На его заострившихся скулах вздулись желваки, а пальцы нервно теребили полу старого, залатанного во многих местах халата из грубой, как мешковина, ткани. Если повнимательнее приглядеться, то можно заметить у него спрятанное под одеждой оружие. Этот молодой красивый сильный мужчина, способный рукой, как мечом, пропороть насквозь брюхо быку или перерубить ребром ладони оглоблю, мог бы стать телохранителем любого могущественного сатрапа и получать высокое жалование, но он до сих пор остается при них, хотя уже давно не получает за службу никакой мзды. Чтобы прокормить себя, ему приходится прислуживать у богатых людей. В аиле к этому привыкли: если надо кому нарубить дров, или забить быка, зарезать овцу, вскопать огород — посылают за ним. Никто лучше и быстрее Антика этого не сделает. И вознаграждают его тем, что имеют сами. Он нередко и Одатиде приносит то немного муки, то масла, то кусок мяса… В последнее время в ее жизни все больше дней, когда, если бы не он, их телохранитель, она бы не знала, чем накормить детей в отсутствие мужа. А муж — то ведь чаще отсутствует, чем находится дома…
— Детям вашим грозит беда… — еле слышно проговорил наконец Антик.
Слова эти обожгли Одатиду.
— Беда?.. — переспросила она, вздрогнув. — О чем ты, Антик?..
— Искандару стало известно, где находится Спитамен. Он спешит сюда с войском. Остановился в селении, до которого отсюда всего день пути..
— Знает ли об этом Саксон?.. — упавшим голосом произнесла Одатида. — Может, если его попросить, он переправит нас в другой аил?..
Антик усмехнулся и отрицательно покачал головой.
— Он этого не сделает.
— Почему?
— Искандар потребовал у него выдать либо Спитамена, либо его детей. Иначе он сровняет с землей аил, а жителей его обратит в рабов…
Одатида, подумав, сказала:
— Хорошо, мы покинем аил. Но почему мы должны сделать это по-воровски, словно у кого-то что-то украли?..
— Госпожа, мне не хотелось бы говорить вам все…
— Говори! — потребовала Одатида.
— Спитамену до сей поры позволялось отлучаться из селения лишь при том условии, что вы останетесь тут. Пока он не возвратится с обещанным золотом, вас отсюда не выпустят…
— Не хочешь ли ты сказать, что нас тут держат как заложников?!
— Именно так, — кивнул Антик.
— Однако, как только сошел снег, я много раз выезжала в степь, чтобы насобирать шпинату и молодых одуванчиков для пирогов…
— В это время в аиле оставались ваши дети. Может ли кто усомниться, что вы к ним не вернетесь?
— И мои сыновья с дружками из местной детворы уносились верхом далеко в степь и устраивали там скачки!..
— Они еще в таком возрасте, когда родителей не покидают. Но стоит вам выехать вместе, вы будете тотчас возвращены в аил.
— Неужели они посмеют? — спросила Одатида, сурово сдвинув брови.
— Посмеют, моя госпожа, — кивнул Антик и потупился, будто и себя считал в этом виноватым. — Если завтра или послезавтра Спитамен не вернется, они отвезут к Искандару ваших детей…
— Чтобы ценой их жизни умилостивить Двурогого дьявола?.. О Создатель, известно ли тебе обо всем этом?.. — воскликнула Одатида, воздев руки кверху, а потом закрыла лицо ладонями и сникла, ее плечи, накрытые вязаной шалью, дрожали.
Антик стоял, переминаясь с ноги на ногу, смущенный и растерянный: он впервые видел госпожу плачущей.
Наконец, взяв себя в руки и успокоясь, Одатида сделала жест рукой и спокойным голосом сказала:
— Ступай, Антик. Мне надо хорошенько подумать, прежде чем на что-то решиться…
— Только учтите, госпожа, у нас очень мало времени, — сказал Антик, отступая к двери.
И как только он повернулся, чтобы выйти, Одатиде вдруг сделалось страшно. Ей было страшно оставаться одной.
— Антик! — позвала она, а когда он вернулся, спросила: — Скажи, Антик… почему ты до сих пор служишь моему мужу, тогда как многие из тех, кого он считал близкими друзьями, давно его покинули?..
— Моя госпожа, я служу не ему, а вам, — сказал Антик, глядя ей прямо в глаза, и она впервые отметила, что взгляд у него околдовывающий, способный растворить волю женщины.
— Мне?.. — с удивлением спросила Одатида, коснувшись рукой груди. — Нанимала тебя не я… Спитамен ведь давно не платит тебе ничего. Ты давно мог уйти от нас…
Антик, не сводя с нее глаз, отрицательно покачал головой:
— Не мог.
— Почему? — вырвалось у нее.
Лицо Антика покрыла мертвенная бледность, ресницы его задрожали, и он, делая над собой усилие, медленно произнес:
— Я люблю вас… Как раб может любить свою госпожу… а пес своего хозяина…
У Одатиды словно арканом перехватило горло, и она не смогла бы произнести ни слова, если бы даже захотела. Она не знала, как поступить и что сказать. Разгневаться и прогнать его?.. Но зачем притворяться, если она не испытывает к нему ни капельки гнева? Скорее наоборот, у нее было ощущение, будто в ненастье проглянуло сквозь облака солнце и коснулось ее светлым теплым лучом.
— Ступай, — глухо произнесла Одатида, опустив глаза.