Артаксерксом.
— Слава царю царей!
— Слава Артаксерксу! — раздавались выкрики.
Вновь звенели бокалы. Бесс поднимал руку, требуя тишины, и говорил, что со дня на день к нему придут признавшие его власть хорезмийцы и даки, саки и инды, а также обитающие за рекой Танаис скифы, которые все до одного столь рослы, что самый высокий македонянин приходится им только до плеч. «Вы станете свидетелями того, как зарвавшийся Искандар получит от меня пинка под зад!..» — сказал он, и голос его потонул в выкриках:
— Несомненно, ты пленишь Искандара!..
— Ему полюбились наши вина, утопи его в бочке с вином!
— Ха-ха-ха-ха!!!
Бесс сделал знак, чтобы обильнее обносили гостей вином. Снова зазвучала музыка, и послышался, переплетаясь с нею, голос певца. Появились танцовщицы с приклеенными к устам улыбками, бесшумно скользили, утопая по щиколотку в ворсистом ковре и изгибаясь, каждая пыталась угадать по устремленным на нее жадным взглядам того, кому она достанется в эту ночь. Однако среди присутствующих большинство было пожилых, убеленных сединами, и многие из них, облокотясь о подушки, уже начали подремывать.
— Спитамен! — раздался вдруг зычный голос Бесса, державшего в руке наполненную чашу. — Почему ты сел от меня так далеко? Твое место по правую руку от меня!..
Сидящие плотно по обе стороны трона бактрийцы и персы хмуро переглянулись, перебросились словами, кажется, им пришлось не по вкусу то, что захмелевший Артаксеркс оказал такое внимание согдийскому аристократу, тогда как не он, а они добыли ему власть и корону.
А Бесс, держа чашу на вытянутой руке и проливая красное, как кровь, вино на ковер, продолжал:
— Подойди, Спитамен, ко мне! Артаксеркс хочет с тобой выпить!
Пока Спитамен шел к нему, Бесс приказал налить и всем остальным.
Бесс грузно поднялся и, положив левую руку на плечо Спитамену, сильно сдвинул свою чашу с его чашей.
— За наш совместный поход! За победу! — сказал он и поднес чашу к губам.
Он пил медленно, алая струйка побежала по двойному подбородку к вороту, и ворот, пропитываясь, становился алым, будто по шее его провели ножом.
Спитамен отвел глаза и осушил чашу.
Ноги плохо держали накачавшего себя вином Бесса, он покачнулся и, схватившись за подлокотник, опустился в кресло.
— Моими войсками будут командовать такие полководцы, как ты, Спитамен! Пусть Искандар знает об этом и трепещет!.. Семь тысяч моих пахлаванов стоят наготове и ждут моей команды. Скоро прибудут еще… Я приведу вас к победе. Дариявуш был трусом и бездарным стратегом. За это мы и приговорили его к смерти. Но Артаксеркс вернет Персии ее славу! Жива еще династия Ахеменидов…
Бесс и в прежние времена любил побахвалиться, а теперь и вовсе не знал удержу, слова извергались из него, как из фонтана, и если бы Спитамен пожелал вставить слово, то все равно не смог бы.
Вдруг Бесс умолк на полуслове, устремив вопросительный и полный недоумения взгляд куда-то мимо Спитамена.
Спитамен почувствовал, что за ним кто-то стоит, и обернулся. К ним неслышно приблизился седобородый старец в халате простолюдина. Из-под белых, как облако, бровей глядели живые зоркие глаза. Спитамену показалось, что он его где-то видел.
— Великий царь! — обратился старец и, прижав к груди руки, наклонил голову; волнистые волосы при этом закрыли ему лицо, а борода коснулась пояса. — Да помогут вам в ваших деяниях боги, которые некогда покровительствовали всему вашему роду. Благодаря им и Ахеменидам процветала Персия…
Слова старца пришлись Бессу по сердцу, его лицо расплылось в улыбке, и водянистые глаза потонули в пухлых веках. Он велел наполнить вином его чашу и протянул ее старцу:
— Испей из моей чаши, мудрый человек, дабы каждый глоток исторгал из сердца твоего слова, подобные тем, что ты сказал.
Старец держал чашу двумя ладонями, темно — красное вино в ней зыбко плескалось.
— Коль велишь, то я скажу… Рабу полезнее повиноваться приказанию, чем давать советы. А подающий совет великому царю подвергает себя особой опасности…
— Говори, не бойся!..
— Тогда слушай и запоминай… Природу человека можно назвать несовершенной еще и потому, что каждый хуже видит свои дела, чем чужие. Сомнительными бывают решения, внушенные людьми самим себе: одним мешает страх, другим страсти, третьим вполне понятная преданность собственным идеям. Но никто сам себя не презирает. И ты не исключение. Вот и ты считаешь единственно верным и хорошим то, что сам придумал. Однако не забывай: на твоей голове тяжелое бремя — царский венец. Его следует носить с умом, или, чего я страшусь, он раздавит тебя. Тут необходима рассудительность, а не стремительность. Самые глубокие реки текут бесшумно. А трусливая собака лает сильнее, чем кусает…
По мере того как Бесс вслушивался в слова старца, лицо его все более мрачнело. В зале сделалось тихо. Те, кто сидел поближе, перестали жевать и навострили уши, а кто сидел поодаль, поднимались с мест и подходили. А старец продолжал, все более торопясь, словно боялся, что его прервут:
— У порога твоего дворца находится царь, отличающийся редкой стремительностью. Он быстрее снимается с лагеря, чем ты сдвинешь этот стол. А ты собираешься отгородиться от его оружия реками и ждать войско с берегов Танаиса[56]. Будто враг не сможет следовать за тобой повсюду, куда ты бежишь. Не страх делает воина проворным, а надежда… Я сказал, ты выслушал. Для хорошей лошади достаточно тени прута, для ленивой мало и шпор.
Бесс пришел в такую ярость, что Спитамен с трудом удержал вцепившуюся в рукоять меча его руку и силой вынудил втолкнуть оружие обратно. Бесса окружили приближенные, стали успокаивать. Кто-то бросился к старцу, чтобы спросить, кто он такой, но того и след простыл, словно его и не было.
— Презренный плебей! Убирайся вон!.. — задыхаясь от гнева, кричал Бесс и, выглядывая из-за плеч окруживших его сановников, искал взглядом старца, на углах его рта выступила пена.
Не владея собой, Бесс бросился из пиршественной залы, поддерживаемый приближенными.
На рассвете Бесс покидал столицу Бактрии. Еще ранее из нее ушли почти все жители. Преданные телохранители, исполняя повеление своего Артаксеркса, упаковали самые дорогие вещи, погрузили тюки на повозки и подожгли с четырех сторон дворец. Не успел еще арьергард войска покинуть Бактру, разбушевавшееся пламя перекинулось на другие дома, стоящие плотно один к другому, охватило городские кварталы. Вспыхивали, как свечи, кроны деревьев. Небо застлал дым, и казалось, среди дня наступила ночь, по воздуху летели клочья огня, будто прогневавшиеся боги швыряли их сверху на людей. На воинов, покидавших город последними, сыпались со всех сторон искры, прожигая одежду и заставляя взбрыкивать лошадей.
Ночью Бесса с трудом добудились, чтобы сообщить о приближении к Бактре Искандаровых войск. У него еще от хмеля шумела голова, мысли ворочались с трудом. Он думал только о том, чтобы успеть переправиться через Окс прежде, чем за спиной появятся на горизонте передовые отряды Искандара со сверкающими на головах бронзовыми шлемами и наконечниками длинных копий. Он беспрестанно оборачивался и видел только темный горизонт, над которым стлался дым.
А впереди золотисто засверкала гладь реки, отражая висящее над нею солнце. В войске вдруг произошла заминка. Крытая повозка, в которой ехал Бесс, остановилась. Царь раздвинул бархатный полог с бахромой из мелких кистей и выглянул, чтобы узнать, в чем дело. Оказывается, едущие впереди заметили на берегу реки груженые арбы, повозки, конников и приняли их за всадников Искандара. И многие, охваченные паникой, уже стали разбегаться. Да и у самого Бесса сердце куда-то ухнуло…
К счастью, проскакавший навстречу верховой сообщил, что на берегу собрались не успевшие переправиться жители Бактры.
Повозка снова тронулась, раскачиваясь на ухабах. По обе ее стороны ехали, бряцая оружием, телохранители.
