аристократа!.. — И вдруг, спохватясь, он зашарил глазами вдоль прилавков. — А где продавец птиц? Где этот мерзавец? Он первый выказал мне неуважение!..
Но поблизости не оказалось не только этого продавца, но и многих других птицеловов. Они заблаговременно покинули базарную площадь, опасаясь гнева сарбазов.
И тут донесся хрипловатый голос Дариёда, который нараспев принялся рассказывать о Сиявуше, аккомпанируя себе на старом таре:
Старик пел, ударяя пальцами по струнам. Он стоял, высоко подняв седую голову и полуприкрыв глаза, а ветер то лохматил, то приглаживал его белую бороду. Люди внимали ему, затаив дыхание, а некоторые шевелили губами, повторяя про себя слова сказания, ибо многие знали его на память.
Вновь с конца улицы, теперь уже с другой стороны, донесся шум. Там поднялась какая-то суматоха. Дариёд, открыв глаза, увидел, как несколько верховых, наезжая на не успевших разбежаться людей, хлещут направо-налево плетками и орут, требуя поскорее освободить дорогу. Некоторые успевали юркнуть в калитки, на их счастье, оказавшиеся открытыми, а кто не успел, прижимались к стенам, прикрывая головы, моля Бога, чтобы их миновала плетка. Следом за конными важно вышагивал глашатай в красном чапане из зарбаба[15], прикладывая ко рту ладони рупором, он поворачивался то в одну, то в другую сторону и зычным голосом выкрикивал, чтобы прохожие немедленно куда-нибудь скрылись — забились бы в щели, вползли в норы — а кто этого не умеет, пусть повернется лицом к стене.
Обступившие Дариёда люди заволновались. Шум настолько усилился, что голоса сказителя не стало слышно, и он умолк.
— Что же это происходит, а, бобо[16]? — произнес кто-то рядом с Дариёдом, возле самого его уха; и он, обернувшись, удивился, узнав молодого джигита, степняка в высоком кожаном колпаке, защитившего продавца птиц, и все же, словно не веря глазам, спросил:
— Ты не тот ли самый смельчак, что затеял драку? Ну и ну!.. — покачал он головой, когда тот в ответ кивнул. — Ладно, делай, что велят, поскорее отвернись к стене и втяни голову в плечи, как черепаха!..
— Во имя чего весь этот сыр-бор, а, бобо? — спросил джигит, поневоле подчинившись старику и прижавшись, как и он, к глинобитной стене ладонями и грудью.
— Э-э, много хочешь знать, голубок!.. — усмехнулся в бороду старый сказитель и понизил голос до шепота: — Так и быть, скажу… За спиной у тебя проезжает дочь правителя Мараканды прекрасноликая Торана…
— Ну?.. — удивился джигит и хотел было обернуться, однако старик резко пригнул ему голову. — Не смей!.. Головы не жалко?..
Процокали кони, просвистели, рассекая воздух, бичи. Конная стража проследовала мимо. Но люди все еще стояли, замерев, не смея пошевельнуться, не решаясь даже согнать муху, ползающую по носу. Джигиту и досадно было и прямо-таки смех разбирал. Он глянул из-под руки — сначала в одну сторону, потом в другую.
Проследовал, надрывая голос, глашатай. А метрах в тридцати от него, заняв почти всю улицу, шествовал плавно и величаво, словно гордясь своей ношей, белый слон. На нем была златотканая попона с бахромой из кисточек, и чуть покачивался в такт шагам легкий, весь будто из деревянных кружев, паланкин. Четыре стороны его занавешены тонким белым шелком, сквозь который все прекрасно видно изнутри. Ошейник слона в мелких золотых колокольцах, они нежно позванивают. Джигит чуть не вывернул шею, не в силах оторвать от паланкина взгляда. Занавеска вдруг колыхнулась, промелькнула маленькая белая рука, и из-за белых складок появилось лицо знатной юной красавицы. Сердце молодого степняка точно провалилось куда-то. Она смотрела прямо на него. Их взгляды встретились. Она улыбнулась. Да, да, ему не показалось, она улыбнулась. И именно ему. И ей хотелось, чтобы он это увидел. Иначе зачем было ей отодвигать занавеску, и без того все прекрасно из-за нее видно? Она это сделала, чтобы он ее увидел!..
— Я ее увидел!.. Увидел!.. — сам не свой бормотал джигит.
— Ты с ума сошел! Гляди, как бы тебя не ослепили!.. Не забывай, тут полно соглядатаев, — незлобиво корил его старик Дариёд.
А белый слон, ступая мягко, уже прошествовал мимо; ему и впрямь было чем гордиться, он нес на себе самую знатную и самую красивую девушку Согдианы, потому и вышагивал так важно, помахивая время от времени куцым хвостом с вплетенными в него нитями жемчуга, чтобы отогнать от себя мух.
А вслед за белым слоном проследовали на белых лошадях не менее прекрасные рабыни принцессы. Платья на них из тонкого желтого шелка, сквозь который просвечивает розовое тело; коленки обтянуты красными шароварами; на ногах, вдетых в стремена, изящные серебристые туфельки; на шее и запястьях сверкают ожерелья.
Кавалькаду замыкали два пожилых чиновника дворца, ехавших на двугорбых верблюдах — бактрианах. У обоих широкие, как лопата, бороды, выкрашенные до красноты хной. Сидя меж горбов, они мерно раскачиваются, однако стараются держаться прямо, как и подобает людям, имеющим вес во дворце, и каждый держит в правой руке по красивой булаве, усыпанной драгоценными камнями, что является знаком высокого сана.
Вдруг в воздухе что-то свистнуло, джигит передернулся и скрипнул зубами. Ожгла и обвилась вокруг него сыромятная плеть и вновь взлетела вверх.
— Разве я не предупреждал тебя? — усмехнулся Дариёд. — А заметь они, что ты на Торану глазел, не плеть, а сабля была бы занесена над тобой.
Когда процессия удалилась, вновь улицу заполнили снующие туда-сюда люди.
— Наделав столько шуму, можно ли вести себя так опрометчиво?.. — урезонивал своего молодого спутника Дариёд — блаженный, когда они направились по улице, ведущей к храму; он хмурил кустистые седые брови, а глаза у самого смеялись. — Другой бы уже давно был за пределами Мараканды и бежал без оглядки…
— Как раз там, за воротами, должно быть, меня и ждут, — хитро прищурил миндалевидные глаза джигит.
— Не сносить тебе головы, если задержишься здесь.
— У меня есть талисман, который бережет от всяких бед, — сказал джигит и, протянув руку, потрогал серебряный кулон с изображением птицы с головой женщины, блеснувший под рваной рубахой на груди Дариёда. — А что это у вас, тоже талисман?
— Это изделие моего друга Каса. Искуснейший из всех ювелиров, каких я только знавал. Его отец очень давно бежал сюда из далекой Греции, женился на согдийке. И корни их, сплетясь, дали такой росток. Он почитаем в своей махалле не только как мастер, но и как Че — ло — век!.. — поднял вверх указательный палец Дариёд.
— Интересно, где он видел таких птиц с человечьими головами?..
— Он сам их не видел, но отец ему, когда был жив, рассказывал, что в той стороне, где их Эллада, много всяких чудес… Там есть остров, где живут девицы — птицы. И называются они сиренами. Волшебными песнями приманивают они к себе мореходов. И, повинуясь их зовущим взглядам, кормчие направляют суда прямо к острову, не замечая подводных рифов, о которые уже разбились тысячи кораблей. Ни одному отважному мореходу еще не удалось достигнуть этого волшебного острова…
— Красивая вещь… — согласился степняк, вновь заглядывая за ворот старца.
