поскачет во весь опор в кишлак. Надо сообщить всем, кто там остался, о том, что произошло. Чтобы им не пришлось расплачиваться за нас. Пусть и они последуют за нами. А не то юноны выместят злобу на них!.. — так уж как-то само собой вышло, что с самого начала распоряжаться стал Камак, который в кишлаке Усрушан всегда слыл человеком добрым и спокойным. Даже когда надо было зарезать курицу, он просил об этом соседа.
— Думаешь, они не найдут нас в горах? — спросили его.
— Мы пошлем гонца к Спитамену. Он или придет к нам на помощь, или мы примкнем к его воинству.
Лошадей выпрягли из арб и погрузили на них отобранное у юнонов оружие и доспехи.
Камак подал всем знак рукой и стал медленно подниматься в гору, ведя в поводу лошадь с полными хурджинами. Молча последовали за ним все остальные, и молодые джигиты, и старики, и женщины, и дети. Тридцать лошадей уводили они с собой в горы. Вскоре они достигли ущелья, по обе стороны которого возвышались два громадных утеса, всегда в ненастье окутанные облаками. Усрушанцы привыкли каждый день видеть их из своих окон, дворов. Во время закатов и восходов утесы были иссиня-черными и багровыми. Жрецы говорили, что цвет зависит от их настроения. Но настроение этих скал передавалось людям. Одному утесу дали название Маг, другому — Тал (Огнепоклонник). Сейчас они были темными, тоже прогневались, должно быть, на чужеземцев, пытавшихся унизить людей, испокон веков живших у их подножья и поклоняющихся им, как божествам.
Вереница людей вслед за Камаком втиснулась в узкое ущелье, куда только в полдень заглядывало и освещало его затаенные уголки солнце.
Камак отобрал наиболее сильных и ловких джигитов и велел им взобраться на вершины утесов, откуда вся долина была видна как на ладони. Казалось, появись вблизи Усрушана враг, достаточно посильнее натянуть тетиву на луке, и уже не промахнешься. А если натаскать побольше камней на вершины утесов и сбрасывать их сверху, то ни барсу, ни лани, ни волку, ни человеку ни за что не проскользнуть в ущелье. Джигиты, оставшиеся на вершинах утесов, наблюдали, как отряд их односельчан, миновав ущелье, все дальше углубляется в горы, медленно движется по извилистой дороге, то пропадающей среди скал, то вновь выбегающей на горный склон, тянущейся мимо больших и малых селений, которые прилепились, как соты, в самых труднодоступных местах; и видно, как из этих селений стекаются к ним люди, прознавшие про их беду. И вереница вооруженных людей, во главе которой идут усрушанцы, становится все длиннее и длиннее.
Лишь уведя людей за перевал Яксарт[82], Камак объявил, что теперь наконец можно и отдохнуть. Они разбили лагерь в широкой красивой долине на берегу речки Яксарт, соорудили шатры и развели костры, чтобы приготовить себе пищу.
В горах рассвет всегда наступает раньше, чем в долине. Солнце, едва выглянув из-за горизонта, стало пригревать вершины Мага и Тала. Джигиты, проведшие всю ночь без сна и озябшие, хотя и лежали, завернувшись в толстые овечьи шкуры, поднялись и затеяли «петушиную игру», чтобы согреться. Прыгая на одной ноге, они толкали друг друга плечом: кто, потеряв равновесие, встанет на вторую ногу, тот считался проигравшим. Ему и разводить костер из сухих дров, чтобы не было дыма, разогревать пищу. Долина еще была наполнена густо-синими сумерками, и у них была полная иллюзия, что они плывут на корабле по глубокому тихому морю. Солнце поднималось выше, а море становилось прозрачнее. Наконец на его дне стали видны скалы, дороги и тропинки, бегущие рядом и пересекающиеся, испещрившие всю долину где прямыми, как стрела, а где змеящимися полосами. Вот проступил из синеватой мглы и их кишлак Усрушан, уютно расположившийся неподалеку от зеленой покатой горы, похожей отсюда на кем-то брошенный примятый слегка колпак.
Вдруг один из джигитов заметил в долине движение и позвал остальных. Те подошли к краю обрыва и тоже стали вглядываться. От Усрушана двигалось в сторону гор около полусотни всадников.
— Вы видите?! — донесся голос с Мага.
— Видим! — ответили с Тала.
Приблизившись к месту, где дорога начинает забирать вверх, всадники остановились. Некоторые из них сгрудились вокруг предводителя. Наверно, держали совет. Потом от них отделились двое и понеслись во весь опор вниз, к кишлаку, оставляя за собой взлохмаченную ниточку пыли. Остальные снова двинулись по дороге, ведущей к ущелью, у входа в которое уже тысячи лет стояли на страже Маг и Тал.
— Косте — е–ер!.. — донесся голос с Мага.
С Тала замахали руками, дескать, поняли.
Один из джигитов схватил головню из костра, на котором клокотал котел с бараниной, подбежал к огромной куче сложенных пирамидой сырых веток арчи, вербы, карагача, дающих обильный дым, и стал раздувать костер. Было безветренно, и вскоре густой черный дым повалил прямо вверх. Усрушанцы издалека заметят его и будут знать, что македоняне вышли на их след…
Камак сидел в шатре с аксакалами Усрушана. Было раннее утро, и солнце подзолотило лишь отдельные, самые высокие вершины. Тихо и спокойно протекала беседа. При этом ели горячий хлеб, только что испеченный на углях, и пили парное козье молоко.
Снаружи послышались торопливые шаги, и в шатер влетел запыхавшийся джигит.
— С Мага подали сигнал! — выпалил он.
Камак отложил надкушенный кусок хлеба[83] и обвел взглядом сидящих за дастарханом аксакалов.
— Если юноны пройдут мимо Мага и Тала, то нам конец!.. — сказал он.
— Эх — хе… — вздохнул один из стариков. — Искандар разгромил армию Дариявуша, равной которой не было в мире, развеял, как пыль, войско Бесса. Что мы для него, горсточка дехкан, чьи руки больше привыкли к серпу и кетменю, чем к оружию?..
— Наши союзники — горы. Чтобы нас победить, Искандар должен их сдвинуть с места, — сказал Камак.
— Как бы то ни было, нам не избежать схватки с юнонами, — проговорил, кивая головой, другой аксакал. — Камак прав, мы не должны позволить им пройти через ущелье. Да только с нас, стариков, толку мало: глаза наши притупились, а в руках нету былой силы…
— Как раз на вас, аксакалов, у меня больше всего надежды, — сказал Камак и после небольшой паузы продолжал: — Вы — уважаемые в округе люди, хранители мудрости народной; оброненному каждым из вас слову, как золоту, не дают упасть на землю. Давно замечено, что процветает только род, где умеют сочетать мудрость стариков с энергией и силой молодых…
— Так что нам делать, говори?!
— Вы, почтенные аксакалы, поезжайте по кишлакам, поднимайте народ. Люди должны прислушаться к вашему слову и понять: если мы не задержим юнонов у скал, то завтра они уже будут здесь. И мы будем стоять там насмерть, пока не вернутся наши гонцы от Спитамена. Тогда станет ясно, что нам делать дальше…
— В таком случае не стоит терять времени, — сказали аксакалы и, проведя ладонями по белым бородам, стали подниматься.
— Мы оставим своих жен, детей здесь, — сказал Камак. — С мужчинами, умеющими владеть оружием, я выступлю к скалам. И каждый пусть помнит: по эту сторону ущелья — его семья…
Камак вслед за аксакалами вышел из шатра и увидел около сотни вооруженных джигитов, которые, видно, поджидали его. У других шатров женщины суетливо провожали мужей, на ходу цепляющих к поясам мечи.
— Камак, веди нас! Враги не пройдут в эту долину, пока хоть один из нас будет в живых!..
Горцы расположились на плоских вершинах Мага и Тала, а также по отвесным базальтовым обрывам по обеим сторонам ущелья, в расщелинах, пещерах, на уступах, где можно было хотя бы поставить ногу. Камак запретил жечь костры и переговариваться, чтобы не обнаружить себя. Однако юноны еще утром заметили поднимающийся над скалами дым и до полудня стояли, не решаясь вступить в ущелье. Но гиппархи, наверное, вспомнили, что и у персов не раз была возможность задержать их на перевалах и при переходе через ущелья, однако они ни разу своего преимущества не использовали. Наконец гипотоксы
