специалисты в различных отраслях науки и техники.
После отсева первой волны желающих в газетах был опубликован список из пятидесяти коротышек, из которых, в свою очередь, предстояло выбрать всего шестнадцать.
Среди этих пятидесяти счастливцев своё имя неожиданно обнаружил Пончик. Руки его в эту минуту так задрожали, что он выронил газету и ещё долго сидел в оцепенении. Как его имя попало в столь нехороший список, было для него полнейшей загадкой.
Между тем загадка эта разъяснялась довольно просто. Множество состоящих в переписке с Пончиком малышек прислали по адресу комиссии телеграммы с ходатайствами за него, опасаясь, как бы имя героя не затерялось среди прочих.
В этом списке значились и другие небезынтересные претенденты.
С волнением следивший за происходящим, писатель Смекайло в спешном порядке опубликовал статью под названием «Литература в загоне», в которой сетовал на то, что телевидение безжалостно вытесняет литературу из жизни коротышек. Он писал, что нашумевшее путешествие на остров Голубой звезды было отражено на экране бездарно и скучно, потому что среди путешественников оказалась корреспондентка с телевидения. «Однако если бы там нашлось место для мало-мальски способного литератора, – писал Смекайло, – то его воспоминания о путешествии могли бы вылиться в полноценный, высокохудожественный и содержательный роман, который стал бы не менее популярным, чем надоевший всем хуже горькой редьки сериал… Хватит оглуплять коротышек телевизионной жвачкой! – припечатывал автор напоследок. – Даешь литературу в массы!»
Этот вопль был услышан, и растерявшаяся комиссия, уже включившая в список корреспондентку телевидения Кроху, с перепугу утвердила также и кандидатуру писателя Смекайло.
По поводу участия в полёте Незнайки спорили между собой Знайка (а он был председателем отборочной комиссии) и Огонёк.
– Я абсолютно согласен с вами, дорогая коллега, – говорил Знайка, – что ваш подопечный хорошо знаком с особенностями тамошней жизни. Однако вы мало представляете себе, насколько он непредсказуем. Вот увидите: если мы его зачислим, то неприятности начнутся уже на старте.
– Ах, какая проницательность, какой холодный расчёт! Не старайтесь быть хуже, чем вы есть на самом деле, дорогой коллега. А вы не задумывались над тем, как он перенесёт ваш отказ? Не вы ли только что говорили о его непредсказуемости и, доведу до вашего сведения, повышенной впечатлительности?
– Подумаешь, кисейная барышня. Из-за одной такой обидчивой и впечатлительной натуры может пострадать ещё неизвестно сколько коротышек.
– Не волнуйтесь, никто не пострадает. Хотите, я возьму его под свою личную ответственность?
И Знайка, конечно, сдался. С самого начала он спорил только для видимости. Как говорится, для очистки совести.
Больше всего суеты было вокруг Пончика. Знайка эту кандидатуру, по известным причинам, вообще не принимал во внимание. Да и сам герой поспешно отказался от экспедиции, ссылаясь на занятость и подорванное здоровье. Однако пачки телеграмм продолжали прибывать, и Знайка был поставлен этим в чрезвычайно трудное положение.
В конце концов, по совету Клюковки, он договорился с Пончиком следующим образом: имя героя вносится в окончательный список. Но в последние минуты перед стартом Пилюлькин объявит его внезапно заболевшим, и Пончик останется дома. Таким образом, подготовке экспедиции не будут мешать его назойливые поклонницы, а сам Пончик не будет скомпрометирован отказом.
Обрадованный столь изящным выходом из ситуации, Пончик перестал дрожать, снова обрёл завидный сон и аппетит, а также прежнее благостное расположение духа. И когда в газетах опубликовали окончательные списки, Пончик не стал паниковать и падать в обморок. Он был спокоен и уверен в себе, а при встречах со знакомыми только вздыхал:
– Что ж, если я там нужнее, пусть будет так. Если надо снова кого-нибудь спасать, я не посмотрю ни на что…
И коротышки смотрели на него с восхищением.
Глава восьмая
Профессор Злючкин снова появляется на экране. Окончательные списки участников экспедиции
Неожиданно для всех на экранах снова замаячила физиономия опозоренного профессора Злючкина. Правдами и неправдами добившись эфирного времени у знакомого директора телецентра (в свое время профессор помогал перевозить ему мебель на новую квартиру), он выступил с надрывной покаянной речью, в которой умолял дать ему возможность любой ценой искупить свою вину перед обществом.
Злючкин просил взять его в полёт и выпустить на Луну без скафандра, чтобы его муки стали его искуплением.
Слёзы ручьями текли по его лицу, и зрители если не простили его, то искренне пожалели. О том, что обилие слёз на щеках профессора было вызвано загодя натертой и упрятанной в носовой платок свежей луковицей, догадывался только находившийся поблизости ведущий, которого и самого прошибло слезой.
Злючкин говорил о том, что не имел в виду ничего дурного и только собирался повеселить публику, переодевшись космическим пришельцем. Конечно, он бы сбросил наряд и всё объяснил и они бы все вместе посмеялись, но всегда находится какой-нибудь один (цензурный писк), который не понимает шуток, не будем произносить имена, и вот его, хорошего коротышку, уже торопятся признать негодяем и мошенником.
– Хорошо, что тепПРФФерь, когда всё разъяснилось, – говорил Злючкин, – я могу опять честно смотреть в глаза моим согражданам, ради счастья и покоя которых я готов пойти на всё. В доказательстПРФФво я готов выйти на поверхность Луны без скафандра и даже совсем без одежды…
После такой передачи на телевидение обрушился шквал звонков от зрителей, которые требовали немедленно зачислить Злючкина в состав экспедиции. Однако они просили всё-таки не отнимать у него одежду и выдать ему скафандр, какой положен всем космонавтам. Проникшись жалостью к плачущему профессору, они говорили, что нельзя так поступать с коротышкой, даже если он виноват, и отнимать у него надежду на будущее; что он, конечно, постарается проявить себя в этом космическом походе и сможет полностью перемениться.
Комиссия не смогла устоять перед столь единодушным порывом общественного мнения, и пр. Злючкин был зачислен в состав экспедиции. Сам он понимал, что это его единственный шанс вернуться к активной деятельности после объявленного ему бойкота со стороны СМИ и коллег по работе. Он рассчитывал отсидеться в ракете, а если представится возможность, как-нибудь отличиться, не подвергая себя опасности.
Опубликованные вскоре списки участников экспедиции состояли из трёх граф, в первой из которых значилось имя участника, во второй – его профессия или область знаний, в третьей же отмечалось, был ли означенный коротышка когда-нибудь раньше на Луне или нет.
При заполнении второй графы определенную трудность вызвали формулировки, касающиеся Пончика и Незнайки, поскольку никакой профессией и даже более или менее полезными знаниями ни тот, ни другой не обладали. Формально Незнайку брали из-за того, что он мог пригодиться как знаток жизни подлунного мира. По этой же причине мог в принципе пригодиться и Пончик, но он, как мы знаем, вообще никуда не летел. После некоторых колебаний их область знаний определили как «социальную психологию подлунного общества». Стоит ли говорить, какое удовольствие получили оба лоботряса от такой формулировки.
Первую ракету с экипажем сталкеров, отправляющуюся под внешнюю оболочку Луны, решили назвать «ЗОВ» – по первым буквам имён её конструкторов Знайки, Огонька и Винтика. Строго говоря, это была старая ракета «Луна-4», спешно усовершенствованная и модернизированная силами этих трех
