Полгода прошло со дня покупки в Царском дома Гусятником, но ни разу он не вспомнил о нем.
Надо было давно съездить туда, договорить дворника, садовника, да все некогда было. Никогда так много не торговал лабаз. Каждый день повышался товар в цене, и чем туже захлестывалась петля вокруг родины, освобожденной от царизма, но изнемогающей в борьбе с немцами, чем больше нищал город, чем тяжелее становилась железная поступь царя-голода, победоносно шествующая по рабочим кварталам, тем жаднее и загребистее становился Гусятник. Подобно коршуну, рвал он направо и налево, копя в холщовых кошелях керенки…
V
Петроград бурлил, как расходившийся океан. На всех углах в белые ночи собирались толпы и страстно спорили до зари. Споры доходили нередко до кулаков и обвинений в шпионстве. Часто, через каждые десять слов, повторялось имя Ленина, и невольно проникался каждый удивлением при рассказах об этой таинственной личности. Месяц только назад приехал он сюда и взбудоражил от края до края этот океан- город.
Ежевечерне с балкона дворца Кшесинской он бросал в толпу огненные лозунги, и эти лозунги подхватывались и разносились, как высшее откровение, заставляя низы глубоко задумываться.
Иван Гусятник никогда не интересовался политикой. За год революции прошла вереница политических деятелей, сменилось несколько министерств, но он с трудом назвал бы имена двух-трех революционных деятелей. С появлением же Ленина он насторожился, будто сразу учуял смертельного врага.
По закрытии магазина вечером, надвинув низко картуз, долго шатался он по Невскому, втираясь в горячие толпы на Аничковом мосту и у Казанского собора.
Чей-то комариный голос развивал коммунистические идеи, и он дергался, бледнел, пожимал плечами, и, когда на оратора наседали противники, он присоединял свой голос.
– Грабь награбленное! Это что же такое? Ежели я честным трудом нажил, так, стало быть, у меня отнимать надо? Морррда!
– Но-но, полегче, купец, – осаживал его великан солдат-гренадер. – В морду и мы умеем. А говорит тот правильно. И помещики и купцы – все вы, туда-сюда вашу… грабили, а у вас отобрать все надо.
– Господи, – шептал Гусятник, беспомощно озираясь.
VI
Правду чуяло сердце Гусятника. Не к добру появился этот Ленин.
Когда товарищ – гостинодворский купец подсунул ему газету с обведенной синим карандашом гранкой, сердце у него куда-то провалилось, и он опустился на стул, как подрезанный. Или глаза ему изменяют? Нет, ясно сказано, он, Иван Гусятник, обложен Советской властью в миллион.
– Мил-ли-о-он. Да где я возьму его, когда у меня всего пятьдесят тысяч наберется? Вот крест…
Но рука, поднявшаяся к груди для крестного знамени, вдруг как бы закостенела и повисла в воздухе, и он услышал близко чей-то грозный голос:
– Лжешь! Подлый мародер! Поковырять у тебя в кубышке – не один миллион наковыряешь. Отольются тебе слезы матерей и сирот! Будь проклят!
VII
Двадцатый день сидит в тюрьме Иван Гусятник. Он упорствует, будет сидеть год-два, но не расстанется с деньгами.
– Купец, а купец, – говорит ему молодой красноармеец, приставленный к заключенным, – когда мошну повытрясешь, народу вернешь награбленное?
– Как перед богом!
– Ой, разменяют.
– А это что?
– Тебе, купцу, лучше знать, небось не один раз менял деньги. Ха-ха-ха.
VIII
Вместе с Гусятником сидел круглый, как волдырь, кулак-трактирщик с Лиговки, обложенный в шестьдесят тысяч. Тоже пел Лазаря, упорствовал и думал отвертеться отсидкой.
Однажды вечером в камеру вошел чубатый матрос с тяжелым «мандатом» на боку; вид у него был серьезный. Он мигнул глазом трактирщику, и тот вышел за ним в дверь.
Прошло шесть дней, трактирщик будто сгинул. Гусятник поинтересовался у красноармейца о нем, и тот со смехом ответил:
– Ты про того толстопузого? Да его уже давно разменяли…
Гусятник вздрогнул, и тревожный огонек мелькнул в его глазах. Он смутно стал догадываться о настоящем значении этой фразы.
IX
Часто в бессонные ночи Гусятник думал о Царском. Эх, скорее бы на волю. Лабаз побоку, бог с ним, с наживой, и махну в Царское, в свой беленький домик. Самоварчик на террасе… малиновое вареньице… сливки…
В одну из таких ночей заявился к нему тот чубатый, серьезный матрос, мигнул ему, как трактирщику, глазом, и он вскочил с нары как ошпаренный и, как теленок, поплелся за ним.
В темном дворе выросли перед ним несколько человек с винтовками и повели его вглубь.
«Разменяют», – пронеслось у него в мозгу, и впервые он понял настоящее значение этого загадочного
