его владелец. Девушка устремила взгляд на мужчину. Сегодня Маттей был одет в ярко разрисованную рубашку с короткими рукавами, три кнопки которой были расстегнуты. Она с восхищением созерцала его мощную грудь, сильные загоревшие руки… Как она желала очутиться в объятиях этого мужчины…
Алина прервала свои мечтания, осознав, что Маттей продолжает говорить и сообщает ей условия работы, а также размер ее заработка.
— Меня все устраивает Маттей, — закивала она. Я хотела бы работать только для вас. Я восхищаюсь вашими рисунками, всеми без исключения.
— Вы что, моя фанатка? — живо спросил он.
— Я большая фанатка… правда, без собственных амбиций по части рисования, — мгновенно добавила Алина.
— Прекрасно, очень хорошо. — Маттей снял очки и, потерев глаза, хотел их снова надеть, но вдруг посмотрел на Алину. — Странно… сейчас мне кажется, будто я вас знаю.
— Нет, это не так, — испуганно произнесла она. — Вы производите впечатление очень близорукого человека.
— Как крот, — подтвердил он.
— Тогда вы не в состоянии меня узнать… Я имею в виду, что вряд ли могу казаться вам знакомой, когда вы без очков.
Он снова нацепил очки на нос и, внимательно посмотрев на Алину, кивнул.
— Вы правы. Я никого без них не узнаю. Вероятно, это была только фантазия, наваждение. Это часто бывает со мной. Послушайте, не выпить ли нам по глотку коньяка за нашу совместную работу?
— Охотно, — пробормотала Алина, а про себя понадеялась, что это постоянное распитие коньяка скоро прекратится, иначе печень напомнит о себе еще до того, как ее первые комиксы или карикатуры появятся в газете.
Ее взгляд следил за Маттеем, когда тот шел к бару-тележке за рюмками и бутылкой. «Прекрасно смотрится, — подумала девушка. — Широкие плечи, узкие бедра, сильные ноги…»
Алина смутилась, заметив, как Маттей, по-прежнему стоя спиной, искоса взглянул на нее. И так как он был в очках, то, естественно, заметил, что она пристально разглядывает его.
— Я люблю коньяк. — Алина нервно рассмеялась. — Я хочу сказать, что охотно бы чокнулась этим коньяком за наши новые отношения… рабочие отношения.
— Я очень рад, что нашел вас, Алина. — Маттей вернулся к дивану и, поставив на стоящий перед ним столик рюмки, разлил коньяк. — Всю свою жизнь я только и делал, что рисовал, поэтому на все остальное не обращаю внимания. Вероятно, я не особенно склонен к порядку…
— Да, я это уже заметила. — Алина взяла свою рюмку и посмотрела на рабочий стол Маттея, заваленный листами с эскизами. Некоторые даже упали на пол и спокойно валялись там вместе с карандашами, ластиками, фломастерами. — У вас в кухне, наверное, всегда стопки грязной посуды?
— Почему всегда? — удивленно спросил он.
У Алины перехватило дыхание. Ей действительно следовало бы заклеить пластырем свой рот с непредсказуемым языком.
— Я полагаю, что, когда человек холост и не имеет постоянной подруги, в его кухне всегда полно грязной посуды.
— Откуда вы знаете, что я принадлежу к числу таких людей? — тут же отреагировал Маттей с недоверием в голосе.
— Я… ах… читала об этом в газете. — Алина уставилась на полную бутылку коньяка. Вероятно, ей срочно нужно выпить всю бутылку. Тогда она будет не в состоянии говорить столько глупостей.
— Вы правы. — На губах Маттея, казавшихся нежными, мягкими и достойными поцелуя, играла солнечная улыбка. — Я действительно холостяк и у меня нет дамы сердца. Кто-то мне недавно сказал, что ни одна женщина не смогла бы жить в таком беспорядке. Если бы я еще мог вспомнить, кто это был!
— Во всяком случае, бестактная личность! — энергично ответила Алина, уводя его от этой опасной темы. — Несмотря на беспорядок, есть одна женщина, которая выдержит все, лишь бы быть с вами… — В смущении она замолчала. Что с ней происходит сегодня? Или она пытается пробудить у Маттея память, чего делать ни в коем случае нельзя, или начала тем самым льстить ему, но это также противоречит ее собственной цели — в подходящий момент показать Делагриве свои работы и попросить его о протекции. Но зачем ей тогда постоянно думать о достойных поцелуя губах? «Только не теряй головы, Алина», — призывала она себя. Однако девушка не могла оторвать взгляд от губ Маттея, зовущих и нежных, они были сейчас прижаты к рюмке и слегка приоткрыты…
Алина притормозила свою разогнавшуюся фантазию. Если ее улыбка, обращенная к Маттею, оказалась такой же глупой, как и весь ее облик, то, вероятно, он воспринимает ее сейчас супердурой.
Тем временем Делагриве очень внимательно рассматривал Алину через стекла своих очков и ни в коей мере не считал, что видит перед собой дуру. Он видел прелестную девушку, правда, одетую в ужасный, отталкивающий серый костюм из пепиты.
— Этот костюм… — Маттей онемел бы от ужаса, если бы знал, что он тем самым коснулся очень личной сферы, которая до сих пор его действительно не интересовала. «Хотя, — размышлял мужчина, — этот костюм, наверное, хорошо бы выглядел на матери Алины, но не на двадцатитрех- двадцатичетырехлетней девушке.
— Костюм? — Алина оглядела себя сверху и кончиками пальцев дотронулась до ткани. — Очень… подходящий, разве не так? Он для меня, машинистки, стал, так сказать, второй кожей…
«Я проявил бы больший интерес к твоей первой коже». Маттей также мгновенно укротил свою фантазию. Он совершенно не мог себе позволить флирта с машинисткой: это была бы афера с женщиной, появившейся в его квартире только потому, что хочет у него работать. Во-первых, она почувствовала бы себя зависимой от сложившегося положения. Во-вторых, основным жизненным принципам Маттея, то есть принципам абсолютного равноправия, противоречило, когда шеф ищет эротических утех у своей подчиненной или даже принуждает ее к этому. И, в-третьих, если бы у него, чего доброго, и начался роман с этой прекрасной Алиной, то она могла бы вдруг уйти из его жизни, как только завершится ее работа.
— Сейчас лето, — Делагриве откашлялся. Как давно не говорил он подобной идиотской пошлости. Алина, вероятно, все же знала, какое нынче время года. — Для жаркого лета этот костюм выглядит… несколько… теплым. — Он попытался бесхитростно улыбнуться. (Только бы она не поняла его превратно.) — Вы можете его снять, если вам очень жарко! — Браво! Более глупо выразиться он, конечно, не мог. — Я хотел сказать…
— Я уже поняла, что вы хотели сказать, — успокоила его Алина, находя очаровательным смущение Маттея из-за неудачного выбора слов.
— Нет, нет, я не это имел в виду! — испуганно воскликнул Маттей.
— Мне нужно надеть для работы что-то более легкое.
— Да, да, я хотел сказать именно это. — Он облегченно вздохнул.
Алина была не только красива, но и воспитанна и не относилась к тому дурацкому типу людей, которые любое слово воспринимают искаженно и из-за этого потом часто обижаются. А какая у нее улыбка! Какие прекрасные нежные губы, наверняка они замечательны при поцелуе и при… Маттей прервал свои мечтания, когда почувствовал под ложечкой странную сосущую боль, угрожающую распространиться и на другие части тела. Да, очевидно, он слишком долго жил один, полностью поглощенный своей работой, и это начало сказываться.
— Когда вы можете начать работу, Алина? — спросил он подчеркнуто сухо.
— В любое время. — Девушка скептически огляделась вокруг: забитые книжные полки, штабеля газет на полу, прислоненные к стенам папки с рисунками, естественно, неубранная, кровать, которая выглядела так, словно Маттей только что вылез из нее. Он лежал там совсем один, хотя, вероятно, с удовольствием прижался бы к женскому телу…
— А если завтра? — спросил Маттей.
— Да, завтра… прижаться… я имею в виду, завтра я могу начать работу, — пролепетала Алина и попыталась подавить тянущую боль в животе, которая не имела ничего общего с чувством голода. Она возникает, когда жаждешь мужских объятий, поцелуев, ласк… «Алина, прекрати!» — мысленно приказала она себе. — С тех пор, как она послала к черту своего любовника, несколько месяцев у нее никого не было.
