следующею строфою:
Так, по словам поэта, сошла в объятия Литты красавица Скавронская.
Сравнение Литты с Эндимионом вышло, впрочем, не слишком удачным, так как Эндимион был красавец пастушок, взятый Юпитером на небо и потом прогнанный им оттуда за неумеренное волокитство, потому что зазнавшийся пастушок вздумал было приударить ни более ни менее как за самою Юноною, супругою Юпитера. Диана же, влюбившись в этого небесного изгнанника-волокиту, перенесла его во время сна на гору Патмос и там проводила с ним время, наслаждаясь любовью.
Не довольствуясь этим сравнением, заимствованным из греческой мифологии, Державин образно сравнил молодую вдовушку «с младою виноградной ветвью, когда она, лишенная опоры, обовьется вокруг нового стебля, зацветет опять и, обогретая солнцем, привлечет взоры всех своим румянцем». Сделав это сравнение, Державин продолжал:
Как брак твой вновь дозволил Павел И кинул на тебя свой луч – Подобно розе развернувшись, Любви душою расцвела, Ты красота, что, улыбнувшись, Свой пояс Марсу отдала!..
Стихи певца «Бога» и «Фелицы» хотя и выходили не совсем складны, но зато в них было все, что требовалось духом и вкусом того времени: и сравнение Павла Петровича с солнцем, а Скавронской – и с луною, и с виноградною ветвью, и с зарею, и с розою, и уподобление Литты, мальтийского рыцаря, богу войны Марсу, и указание на печальное, беспомощное одиночество молоденькой вдовушки, лишенной супружеской опоры, и, наконец, намек на препятствие, какое прежде встречал брак Скавронской со стороны государя. Проживавший в ту пору в Петербурге французский пиит Блэн де Сен-Мор скропал также стихи в честь брака Скавронской, но, по отзыву аббата Жоржеля, стихи эти были смешны и пошлы и вдобавок отличались отсутствием грамматики и синтаксиса.
Счастливо и весело зажили молодые супруги, и едва прошел медовый для Литты месяц, как усердие его на пользу Мальтийского ордена ознаменовалось новым отрадным для него событием. Он успел устроить дело так, что император стал во главе Мальтийского ордена как верховный защитник его прав, готовый употребить для обороны ордена те могучие силы, которые были в руках его как русского самодержца…
Император продолжал по-прежнему оказывать свое особенное благоволение Мальтийскому ордену, желая сохранить его в пределах Российской империи, «яко учреждение полезное и к утверждению добрых правил служащее», и в знак этого пожаловал великому русскому приорству принадлежавший некогда канцлеру графу Воронцову дом, называвшийся тогда поэтому «канцелярским домом», в котором ныне помещается Пажеский корпус. Здание это, построенное знаменитым архитектором графом Растрелли, повелено было называть «замком мальтийских рыцарей». Несмотря на весь простор и на все великолепие этого помещения, оно было не совсем удобно для жительства в нем целомудренных и смиренных рыцарей, так как плафоны его искусные художники расписали по заказу прежнего владельца самыми соблазнительными картинами, заимствовав содержание их, согласно вкусу времени, из греческой мифологии, и потому рыцари ради соблюдения приличия проходили по обширным залам своего замка с опущенными долу взглядами. Других неудобств для них не было, и пожалованный им замок представлял для ордена хорошее приобретение.
Спустя немного времени по получении в Петербурге известия о взятии французами Мальты в одной из зал «замка» 26 августа 1798 года происходило собрание мальтийских кавалеров великого приорства российского. На этом собрании граф Литта объявил, что сдача Мальты без боя составляет позор в истории державного ордена св. Иоанна Иерусалимского; что великий магистр барон Гомпеш, как изменник, недостоин носить предоставленного ему высокого звания и должен считаться низложенным. Затем, обращаясь к вопросу, кого избрать на его место, Литта полагал, что верховное предводительство над орденом лучше всего предоставить русскому императору, который уже выразил, со своей стороны, такое горячее сочувствие к судьбам ордена, и что поэтому следует просить его величество о возложении на себя звания великого магистра, если только государю угодно будет выразить на это свое согласие. К этому Литта добавил, что такое желание выражено ему со стороны некоторых заграничных великих приорств и что регалии великого магистра будут привезены с Мальты в Петербург. Собравшиеся рыцари, подписав протест против Гомпеша и его неудачных соратников, единогласно и с восторгом приняли предложение Литты и постановили считать барона Гомпеша лишенным сана великого магистра и предложить этот сан его величеству императору всероссийскому.
С известием о таком постановлении отправился к Павлу Петровичу в Гатчину граф Литта, и там был подписан акт о поступлении острова Мальты под защиту России, причем Павел Петрович повелел президенту Академии наук, барону Николаи, в издаваемом от Академии наук календаре означить остров Мальту «Губерниею Российской Империи». Вместе с тем император выразил свое согласие на принятие им сана великого магистра и чрез бывшего в Риме русского посла Лизаркевича вошел об этом в переговоры с папою Пием VI, который благодаря тайным проискам иезуитов, был уже подготовлен к этому вопросу и не замедлил дать императору ответ, исполненный чувств признательности и преданности. Папа называл Павла другом человечества, заступником угнетенных и приказывал молиться за него.
29 ноября того года, утром, расставлены были шпалерою в два ряда гвардейские полки, на протяжении от «замка мальтийских рыцарей» до Зимнего дворца, и около одиннадцати часов из ворот замка выехал торжественный поезд, состоявший из множества парадных придворных карет, эскортируемых взводом кавалергардов. Поезд медленно направился к Зимнему дворцу, куда уже съехались по повесткам все придворные, а также все высшие военные и гражданские чины. Мальтийские кавалеры, в черных мантиях и шляпах с страусовыми перьями, были введены в большую тронную залу. Здесь император и императрица сидели рядом на троне, а на ступенях трона стояли члены Синода и Сената. Императорская корона, держава и скипетр лежали на столе, поставленном близ трона. Литта шел впереди рыцарей; за ним один из них нес на пурпуровой бархатной подушке золотую корону, а другой на такой же подушке нес с золотою рукояткою меч; по бокам каждого из этих рыцарей шли по два ассистента. После того как Литта и рыцари отдали глубокий, почтительный поклон императору и его супруге, Литта произнес на французском языке речь. В ней изложил он бедственное положение Мальтийского ордена, который был лишен своих «наследственных» владений, и рыцари должны были разойтись во все стороны света. В заключение Литта от имени мальтийского рыцарства просил государя принять на себя звание великого магистра. Канцлер князь Безбородко, отвечая на эту просьбу, заявил, что его величество согласен исполнить желание мальтийского рыцарства. После этого князь Куракин и граф Кутайсов накинули на плечи императора черную бархатную подбитую горностаем мантию, а Литта, преклонив колено, поднес ему корону великого магистра, которую император надел на голову, а потом Литта же подал ему меч, или «кинжал веры».
Принимая регалии новой власти, император был сильно взволнован, и присутствующие заметили, что слезы удовольствия выступили на его глазах. Обнажив меч великого магистра, он осенил им себя крестообразно, давая этим знаком присягу в соблюдении орденских уставов. В то же мгновение все рыцари обнажили свои мечи и, подняв их вверх, потрясали ими в воздухе, как бы угрожая врагам ордена. Император отвечал чрез вице-канцлера, что употребит все силы к поддержанию древнего и знаменитого Мальтийского ордена. Вслед за тем графом Литтою был прочитан акт избрания императора великим магистром державного ордена св. Иоанна Иерусалимского. Рыцари приблизились к трону и, преклонив колена, принесли, по общей формуле, присягу в верности и послушании Павлу Петровичу как своему вождю.
