Не легче ему было и тогда, когда его выгонялъ баринъ. Баринъ почти измоталъ его несвоевременною уплатой заработанныхъ денегъ или мелочною придиркой при наймѣ. А Епифанъ Ивановъ чуть было не закабалилъ его; Илья Малый началъ уже считать себяпередъ нимъ кругомъ виноватымъ, — скверный признакъ, созвавая который, Илья Малый только вздыхалъ. Послѣ же того, какъ Петръ Петровичъ и Епифанъ Ивановъ устроили стачку, онъ счелъ себя окончательно погибшимъ. Въ это-то время Егоръ Панкратовъ, для обоюдной выгоды, предложилъ ему работать 'сопча'.
Вмѣстѣ они стали снимать въ 'ренду' землю у Петра Петровича, вмѣстѣ работали у него и Епифана Иванова и вмѣстѣ же ходили носить уплату 'ренды' или получать деньги за работу. При этомъ дѣйствующимъ лицомъ всегда былъ Егоръ Панкратовъ, а Илья Малый являлся только въ качествѣ молчаливаго свидѣтеля.
У барина въ прихожей Егоръ Панкратовъ всегда становился впереди, а Илья Малый прятался сзади его. Точно также и говорилъ Егоръ Панкратовъ одинъ, а Илья Малый лишь изрѣдка смягчалъ строптивыя слова Егора Панкратова.
— Что скажете хорошаго? — спрашивалъ Петръ Петровичъ, выходя въ прихожую къ Егору Панкратову, стоявшему впереди, и къ Ильѣ Малому, прятавшемуся позади.
Егоръ Панкратовъ, подумавъ немного, начиналъ безъипредисловія:
— За косьбу три рубля съ полтиной, за жнитво четыре шесть гривенъ и еще за пахату шесть рублевъ, а всего-навсего, стало быть, четырнадцать рублевъ съ гривенникомъ и еще мнѣ три гривны за скобы, только и всего.
— Нашли время когда придти! Послѣ разсчитаю! — говорилъ баринъ, отчасти удивленный краткостью Егора Панкратова.
— Никакъ нѣтъ, этого нельзя, ваша милость.
— Да какъ же я разсчитаю васъ, когда не знаю, правду ты говоришь или врешь? — начиналъ уже сердиться баринъ.
— Ну, только и намъ, ваша милость, не ближній свѣтъ таскаться къ вамъ, такъ-то! — упрямо настаивалъ Егоръ Панкратовъ.
— Да чего же вамъ надо? Сейчасъ васъ разсчитать? — кричалъ уже Нетръ Петровичъ.
— Н-да, сичасъ, въ книжку гляньте.
— Некогда мнѣ, приходите черезъ недѣлю… Ну, ступайте!
— Какъ же это можно? Черезъ недѣлю! Поколь же намъ таскаться? — угрюмо спрашиваль Егоръ Панкратовъ, знавшій, что недѣля Петра Петровича равняется мѣсяцу.
Обыкновенно тутъ вмѣшивался Илья Малый, ежеминутно ожидавшій, что ихъ прогонитъ баринъ. Онъ уже давно безпокойно возился за спиной Егора Панкратова и дѣлалъ ему невидимые знаки умолкнуть. Но знаки не достигали цѣли; тогда Илья Малый нѣсколько выступалъ впередъ и нерѣшительно пытался что-нибудь сказать.
— Мы, ваша милость, ничего… и черезъ, недѣльку, — запинаясь, говорилъ онъ. Но Егоръ Панкратовъ въ эту минуту обыкновенно оборачивался и кричалъ: 'Молчи… дай ты мнѣ сказать!'
— Нѣтъ, ужь вы, ваша милость, увольте насъ. То-же и намъ недосугъ, такъ-то! — снова начиналъ Егоръ Панкратовъ, повертываясь въ сторону барина.
Эти бурныя бесѣды оканчивались различно. Или баринъ выдавалъ заработокъ, или приказывалъ вытурить наглыхъ мужиковъ. Въ первомъ случаѣ Егоръ Панкратовъ и Илья Малый немедленно выходили, садились на лужокъ передъ окнами Петра Петровича и тутъ же дѣлили съ такимъ трудомъ добытыя деньги. Во второмъ случаѣ Илья Малый стремительно исчезалъ куда-то, а Егоръ Панкратовъ садился у парадной двери и говорилъ, что онъ останется тутъ годъ, если ему не отдадутъ заработка, умретъ тутъ. По большей части Петръ Петрович, уступалъ, приказывалъ ввести въ прихожую Егора Панкратова и выдавалъ ему должную сумму. Егоръ Панкратовъ отправлялся тогдавъ домъ Ильи Малаго, у котораго душа ушла въ пятки, и производилъ дѣлежъ, никогда не укоряя послѣдняго въ бѣгствѣ.
Въ рѣшительныя минуты Илья Малый постоянно измѣнялъ Егору Панкратову. Онъ подчинялся ему безъ возраженія, но не могъ преодолѣть своего страха передъ бариномъ, передъ Епифаномъ Ивановымъ и передъ другими лицами, власть имѣющими. Въ стычкѣ съ бариномъ, когда отъ него требовалась смѣлая демонстрація, разсчитывать на которую Егоръ Панкратовъ имѣлъ право, онъ всегда обращался въ постыдное бѣгство.
Впрочемъ, даже и подчиненіе Ильи Малаго Егору Панкратову прекратилось. Этому помогло одно происшествіе, въ которомъ замѣшался Егоръ Панкратовъ и которое совершенно разстроило не только хозяйство его, но и весь его нравственный складъ.
Какъ-то въ одно время Петръ Петровичъ Абдуловъ съ особеннымъ легкомысліемъ обращался съ рабочими, работавшими у него лѣтомъ. Онъ водилъ ихъ за носъ, не отдавалъ заработанныхъ денегъ или отдавалъ по частямъ, или просто забывалъ имя рабочаго, наотрѣзъ отказываясь отъ уплаты. Иногихъ парашкинцевъ онъ закабалилъ, совмѣстно съ Епифанонъ Ивановымъ; давая имъ задатки подъ работу, онъ дѣлалъ изъ нихъ что хотѣлъ, но это входило въ его новую систему. A тутъ и системы не было, — онъ просто небрежно относился ко всему. Небрежность его, смѣшанная еще съ желаніемъ во что бы то ни стало успокоиться отъ лѣтнихъ тревогъ, задѣда за живое и Егора Панкратова съ его другомъ-пріятелемъ. Петръ Петровичъ, правда, не забылъ ихъ, но за то водилъ безъ толку за носъ.
Какъ на зло, событія такъ совпали, что ни та, ни другая сторона не могла миролюбиво покончить. Съ одной стороны, у Петра Петровича къ этому времени собрались гости, нѣсколько сосѣднихъ помѣщиковъ, становой и Епифанъ Ивановъ, и Петру Петровичу некогда было возиться съ мужиками; съ другой стороны, Егору Панкратову и Ильѣ Малому грозили за промедленіе уплаты податей 'описаніемъ'. Одна сторона одурѣла отъ пятидневнаго пьянства до потери сознанія текущихъ дѣлъ; другая же ожесточилась отъ перспективы 'описанія'. Петру Петровичу было не до разсчетовъ съ мужиками, — у него трещала голова, — а Егору Панкратову дозарѣзу нужны были деньги, иначе — описаніе.
Егоръ Панкратовъ и Илья Малый уже нѣсколько недѣль ходили къ барину и все были выпроваживаемы безъ ничего. Егоръ Панкратовъ на этотъ разъ не упрямился; онъ видѣлъ, что люди веселятся, — 'ну, и пущай ихъ', — говорилъ онъ. Но, наконецъ, въ послѣдній день ему стало не втерпежъ; онъ почувствовалъ зудъ во всемъ тѣлѣ отъ предполагаемыхъ розогъ и взбѣсился.
Никогда еще онъ не находился въ такой крайности. Предчувствіе о ней давно уже тяготѣло надъ нимъ, но смутно; онъ не очень безпокоился. A теперь эта крайность встала передъ глазами. Мысль же о поркѣ приводила его въ необузданное состояніе, и понятно, что онъ выглядѣлъ очень мрачно, когда предсталъ передъ бариномъ.
— Да что же это такое? — сказалъ онъ съ волненіемъ, стоя въ прихожей передъ бариномъ, также взбѣсившимся.
По обыкновенію, Егоръ Панкратовъ былъ впереди, а Илья Малый прятался за нимъ.
— Сколько разъ васъ гоняли и говорили вамъ, что некогда? — бѣшенно говорилъ Петръ Петровичъ, чувствуя, что голова его сейчасъ треснетъ.
— Намъ, ваша милость, дожидать нельзя — описаніе! Мы за своимъ пришли… кровнымъ! — отвѣчалъ съ возроставшимъ волненіемъ Егоръ Панкратовъ.
— Ступайте прочь! Душу готовы вынуть за трешницу!
— Намъ, ваша милость, нельзя дожидать…
— Говорю вамъ, убирайтесь! Рыться я стану въ книгахъ! — кричалъ совсѣмъ вышедшій изъ себя Петръ Петровичъ.
A Егоръ Панкратовъ стоялъ передъ нимъ, блѣдный, и мрачно глядѣлъ въ землю.
— Эхъ, ваша милость!.. Стыдно обижать вамъ въ этомъ разѣ! — сказалъ онъ.
— Да ты уйдешь? Эй! Яковъ! Гони! — шумѣлъ баринъ.
Егьру Панкратову надо было бы уйти, а онъ все стоялъ въ прихожей.
На шумъ вышли почти всѣ гости, сосѣдніе помѣщики, Епифанъ Ивановъ и становой. Послѣдній, узнавъ, въ чемъ дѣло, приказалъ Егору Панкратову удалиться. Но Егоръ
