— Хочешь что-нибудь выпить, дорогой киммериец? Людмила, пожалуйста, возьми на себя остаток моей вахты! — Друзандра опустилась на колени возле жаровни в центре палатки и налила из маленького горшка дымящуюся жидкость. Плотно сбитая женщина с жесткими вьющимися волосами вложила меч, который только что точила, в ножны. Затем встала, надела куртку и двинулась к выходу. При этом она бросила на Конана оценивающий и задумчивый взгляд.
Друзандра налила из бутылки, стоявшей возле огня, еще немного жидкости в оба кубка и подошла к нему.
— Ну вот, Конан. Это пряный чай из Карпашских гор со сливовым вином из Офира. Получше, чем та ослиная моча, которой они торгуют в городе.
Конан обжег себе рот горячим ароматным содержимым кубка. Вежливо, однако очень осторожно он согласился с Друзандрой,
— Огромное спасибо, Друзандра. Такого сердечного приема я никак не ожидал.
— Мы не многим его оказываем. — Она уселась рядом с ним, скрестив ноги, и взяла кубок обеими ладонями. — Ты можешь представить, какие опасности грозили бы нам со стороны мужчин, вздумай мы в одиночку бродить в одеянии женщин по этому миру, где нас ценят только как коров или как рабынь.
— Тот, кто скверно обходится с женщиной, — не мужчина, а трусливая гиена, — заявил Конан. Он втянул носом аромат чая и твердо посмотрел Друзандре в глаза. — Но если ты встречаешь его с обнаженным мечом, то вряд ли можешь ожидать от него вежливого обращения.
— Тот, кто захочет скверно обойтись со мной, должен быть чертовски храброй гиеной. — Друзандра сделала глоток напитка, который Конан все еще находил чересчур горячим. — Но будем честны, Конан, задолго до того, как каждая из нас взяла в руки оружие, она была уже жестоко оскорблена мужчиной, В браке. Или просто будучи молоденькой девушкой.
Она опустила взор на пылающие угли жаровни,
— Мой отец едва не умер от моей руки за то, что сделал с моей младшей сестрой. Ему потребовалась вся его сила и настойчивые мольбы моей матери, чтобы мой кинжал не вонзился-таки в его грудь. Это произошло, правда, после того, как я спустила его с лестницы. — Она неподвижным взором смотрела на сцену, которая разыгрывалась в ее воображении среди мерцающих углей жаровни. — После этого мне пришлось оставить мою семью, чтобы там сохранилось жалкое подобие мира. Я стала наемницей. Это ремесло я изучила действительно неплохо, больше в битвах с моими так называемыми братьями по оружию, нежели в боях с настоящим противником. И я не одна такая. — Она отбросила с глаз копну белокурых волос и показала на других женщин. Некоторые слушали рассказ своей предводительницы и придвинулись поближе к ней и ее гостю. — И куда бы я ни приходила, я встречала женщин, желавших сражаться. Бежавших из гарема рабынь, отчаявшихся вдов, женщин, которых изгнали из дома насилие и поруганная честь.
Нежным, полным любви взглядом — Конан никогда не видел такого ни на одном лице — она смотрела на своих спутниц. И многие из них кивали в молчаливом согласии.
— Как моя бедная дорогая Ариэль, которая никогда не говорит ни слова. Ее историю рассказал мне один земляк. Она была невинной крестьянской девушкой из Аргоса, согласной выйти замуж за одного из состоятельных крепостных, сильного молодого крестьянина. В ночь свадьбы, после обычного праздничного пира и танцев, ищейки тамошнего землевладельца украли ее и доставили в дом своего господина. В этой области царит такая традиция, что местный землевладелец пользуется правом первой ночи с каждой девственницей, вступающей в брак.
Этот аристократ был растленным старым пакостником. Когда он потребовал от нее сделать некоторые… отвратительные вещи, она заколола его ножом, который хотела подарить своему супругу в знак заключения их союза. Наверное, старость и слабое здоровье убили мерзавца вернее, чем сила ее удара.
Но как бы то ни было, его смерть осталась до утра незамеченной. Слуги уже привыкли к странным звукам, доносящимся из спальни господина. Ариэль бежала через окно и бросилась ко двору своего мужа.
Когда она, в слезах, рассказала ему о том, что сделала, он ударил и обругал ее. Он кричал, что она нарушила традиции, что она погубила его. Он хотел отослать ее назад, в дом господина. В отчаянии она ударила ножом и мужа и бросила его в лесу, потому что сочла его мертвым.
Много месяцев спустя она встретила нас. Тогда она была всеми презираемая, почти безумная от перенесенных страданий женщина. Мы, собирались тогда в западный Шем.
Горькое молчание повисло после рассказа Друзандры. Наконец Конан решился нарушить его:
— Эта девушка мне по душе. Я бы и сам не смог бы поступить лучше.
Это замечание переломило серьезное настроение собравшихся. Друзандра рассмеялась, может быть, даже сердечнее, чем все остальные, и положила руку Конану на плечо:
— Мой дорогой, мужчине всегда проще, даже если целый мир против него. — .Затем она отставила кубок и положила вторую руку на талию шемитской девушки, сидевшей рядом. — Нам, женщинам, эта солдатская общность дает ощущение безопасности. Особенно после того, что с нами сделали другие. — Она погладила короткие темные кудри своей соседки. — И очень часто они думают после этого, что никогда не смогут доверять ни одному мужчине на свете. Они ненавидят грубость и наглость прущих напролом мужчин.
— Тем счастливее я себя чувствую, видя, что они в состоянии меня выносить. — Конан обвел глазами сидящих вокруг него женщин. Они смотрели на него с настороженным интересом, прихлебывая чай и обмениваясь тихими замечаниями. Та, которая растирала подругу маслом, склонилась теперь над следующей.
— Да, Конан, они не боятся, потому что знают, что я отношусь к тебе с уважением, — пояснила Друзандра. — Они доверяют тебе, потому что ты пришел сюда не среди орды пьяных шакалов, которые хотели нас изнасиловать. Это было бы прежде всего опасно для жизни. Мы в свое время отрезали довольно много у вас, парней… — Она оборвала себя на полуслове и тряхнула головой, будто сердилась на себя за свои же собственные речи. Затем она улыбнулась. — Нет, я совершенно не это хотела сказать. Она придвинулась поближе к Конану и притянула к себе другой рукой свою шемитскую подругу. — Мы не боимся тебя, потому что нас хранит наш сестринский меченосный союз, понимаешь?
Конан метнул взгляд на Друзандру, однако не ответил, потому что не был уверен в том, что правильно ее понял. Ее близость все еще не внушала ему доверия, и ему было довольно трудно видеть в ней женщину, а не солдата.
С нежностью положила Друзандра руку на плечо Конана:
— Ты знаешь, большинство из нас чувствуют себя с мужчиной не очень-то уверенно… наедине.
Конан кивнул:
— Это я понимаю.
Он посмотрел на женщин. Их лица раскраснелись от питья и духоты.
— Готов поспорить, что большинство моих товарищей, оказавшись среди вас в одиночестве тоже чувствовали бы себя не слишком уверенно
Друзандра улыбнулась:
— Когда одна из нас уходит с мужчиной, она чувствует себя так, будто предает остальных. Наша жизнь зависит от нашего единства, поэтому мы не отваживаемся жертвовать нашей безопасностью ради развлечений.
Она поцеловала девушку, сидевшую рядом.
Конан смотрел на это со смешанными чувствами. Его завораживали эти женщины, но испытывал он также и сомнения. Постепенно все эти нежности между женщинами-воинами стали казаться ему скорее любовными, нежели чисто сестринскими.
Тут, к своему удивлению, он почувствовал, как холодные ладони гладят его спину и плечи. Это была северянка в шелковой рубахе, дочерна загоревшая. Она тихонько подкралась к нему. С серьезным видом ответила она на его вопрошающий взгляд. Ее руки сжимали его все сильнее, однако это было приятно. И напряжение оставило его.
Друзандра просунула ладонь под его рубаху и гладила его голую грудь.
— В основе нашего союза лежат сила и уверенность, — сказала она.
