Этот парень резво взялся за дело, да и солдаты у него воевать умеют. Сегодня под покровом дыма они чуть не оседлали стены! Спасибо Крому, все, что могло сгореть вокруг города, было сегодня сожжено, и больше этот номер с дымовой завесой у Амиро не пройдет.
— Амиро Кофиец известен как толковый командир и безжалостный завоеватель, — вставил Лионард, — за что мы тоже можем быть в некотором роде благодарны Митре и — разумеется — Крому.
На удивленно-подозрительный взгляд Конана герцог ответил разъяснениями:
— Я имею в виду, что, зная о жестокости Амиро, ни один даже самый малодушный житель Ианты не захочет сдать ему наш город. Ведь слух о его зверствах, о пожарах, погромах и убийствах в южном Офире уже достиг столицы. Разительным контрастом в сравнении с этим выглядит ваше почти бескровное покорение… э-э… скорее, освобождение Ианты от тирана.
Конан рассмеялся:
— Бескровное? Спроси об этом у Малвина или Балта. Впрочем, нет, не стоит отправлять тебя, мой друг, в такое долгое путешествие ради уточнения столь незначительных деталей. Поинтересуйся лучше мнением Амлунии. Она тоже в курсе того, как было дело… А если серьезно — я сильно сомневаюсь в том, что борьба с Амиро ограничится одним побоищем и несколькими дюжинами трупов.
— Что же ты планируешь, Конан? — Троцеро обрадовался тому, что разговор перешел-таки наконец в деловое русло. — Выбить Амиро из офирских границ, или же разбить его наголову и дойти до столицы Кофа? Разница ведь весьма существенная.
Конан пожал плечами:
— Судя по тому, что я слышал об Амиро, он очень честолюбив и никогда не смирится с позорным отступлением своей армии на исходные рубежи. Что же, придется заставить его сдаться, прогнав по всему Кофу до его родной Хорайи, а там уже и разделаться с ним, чтобы избавиться навеки от затаившего злобу и месть беспокойного соседа. И это было бы лучшим вариантом на будущее, — Конан заметно воодушевился, — ибо, подчинив себе Немедию, что, я думаю, теперь вопрос лишь считанных дней, и захватив Коф, мы станем великой империей. А потом Хауран, даже славный Туран могут стать нашими, вместе с дюжиной королевств, лежащих на пути к их границам!
Я вижу на лицах кое-кого из присутствующих удивление. — Величавым движением головы король тряхнул шевелюрой. — Так запомните же, мои доблестные подданные и союзники: Аквилония становится великой империей, С каждой новой победой у нас будет появляться все больше союзников, не желающих быть разбитыми и покоренными, но согласными присягнуть на верность и объединить свои силы с могуществом великого государства. В былые годы я помог взойти на трон доброй половине ныне царствующих в Хайбории королей. Настало время расплатиться за старые долги. Взять ту же Хорайю, родину моего нынешнего противника. Там до сих пор почитают меня героем за доблестную службу генералом в армии взошедшей с моей помощью на престол королевы Ясмелы.
— А, Ясмела, — отозвался в своем углу Делвин. — Припоминаю, припоминаю. Правила такая в Хорайе, пока, несколько лет назад, ее не потеснил, а потом и вовсе не сбросил Амиро. Поговаривают, что он держит ее в каком-то отдаленном замке, подальше от дворцовых интриг и столицы, где велико влияние бывшей королевы. Впрочем, все это вполне может быть слухами. Весьма вероятно, что Ясмела просто- напросто убита.
— Что? Ясмела… Ясмела погибла? Или заточена в крепость? — Конан с грохотом ударил кружкой по столу, отчего та разлетелась вдребезги, и сквозь зубы процедил: — Ладно, хватит об этом, шут. Поговорим о королеве Хорайи потом. Но Амиро придется ответить мне на вопрос о судьбе Ясмелы при личной встрече.
Столь неожиданный поворот разговора отвлек Конана от живописания его будущей империи. Вместо того он, подливая и подливая себе эля, повел с Амлунией разговор на темы, знакомые и приятные им обоим — боевые искусства и романтические приключения.
— Слыхал я, Амлуния, что ты участвовала в сражении на Тайборе, — сказал Конан, приподняв голову девушки за подбородок. — Не значит ли это, что твой клинок обагрен кровью моих рыцарей и пехотинцев?
— Так и есть, — нисколько не смутившись, а скорее с гордостью ответила Амлуния сквозь смех. — Разумеется, колоть длинным, трудным в управлении копьем или размахивать тяжеленной палицей, сражаясь с закованными в броню всадниками, мне не под силу. А вот помахать мечом, ворвавшись в строй легкой пехоты, не вооруженной к тому же пиками, — самое милое дело. То-то потеха! Веселее, чем охота на антилопу, хотя больше всего напоминает загон стада диких свиней.
Конан тоже рассмеялся:
— Нет, нравятся мне женщины, не чурающиеся военного дела. У нас в Киммерии все такие — сражаются бок о бок с мужьями, мстят за их смерть, пусть даже ценой своей жизни. Нет, есть, конечно, люди, утверждающие, что женщины в армии, на поле боя — это аморально. Говорят, что слишком велика вероятность насилия над ними. Чушь! Если женщина готова умереть п бою, она сумеет постоять за себя, начни ее домогаться кто-нибудь! Хотя, это смотря кто еще домогается…
Амлуния посильнее прижалась к Конану и, жмурясь от удовольствия, когда он игриво погладил ее по спине, оказала:
— Опасаясь встречи именно с таким неудержимым насильником, я и ношу все время полный доспех. И надо сказать — до сих пор никому из воинов не удавалось снять его с меня… против моей воли, разумеется.
Конан рассмеялся еще громче:
— Сдается мне, что ты, Амлуния, и в собственном замке опасаешься излишне горячего внимания. Иначе зачем бы ты все время ходила в плотно затянутых кожаных костюмах, снять которые с тебя можно, только расстегнув пояс, что представляется весьма затруднительным ввиду того, что на нем висит твой острый кинжал. Скажи честно: не потеешь иногда под этой шкурой?
В ответ Амлуния взяла его ладонь в свою руку и положила ее себе на грудь, почти обнаженную под распущенными застежками куртки.
— А вы сами потрогайте, ваше величество, — томно сказала она. — Только не увлекайтесь. Учтите, если вы хотите меня изнасиловать, я вам не дамся!
— Это вызов? — Конан обхватил ее обеими руками и, прижав к себе, быстро вынул из ножен, висевших у нее на боку, кинжал. — Неужели у тебя под твоей шкурой спрятан еще один палаш, вроде того, каким ты отомстила за трусость одному нашему знакомому?
Свою тираду Конан закончил, основательно ущипнув собеседницу за мягкое место. Та, взвизгнув, игриво надулась и манерно ответила:
— Нет, ваше величество, против такого могучего воина оружие бессильно. Мне остается только уповать на вашу честь и благородство. Не станете же вы… ах… овладевать несчастной девушкой против ее желания.
Продолжать разговор дальше Конан не счел возможным. Он вдруг изъявил желание осмотреть интерьеры замка. Амлуния тотчас же вызвалась поработать экскурсоводом. Стоило им удалиться, как Лионард и его сподвижники тоже поспешили откланяться и разойтись по своим покоям. Оставшихся за столом Эгилруда, Троцеро и остальных офицеров утешили своим вниманием так называемые официантки, которые, сняв фартуки и отбросив ложную скромность прислуги, очень неплохо сыграли роль придворных дам, тоскующих без общества настоящих мужчин. Лишь граф Троцеро отказался от женской ласки и ушел, погруженный в раздумья. Зато веселье в зале и смежных с ним помещениях продолжалось почти до утра — раздавались страстные стоны, пьяные песни, смех, звон посуды, — офицеры, оторванные от дома, сполна насладились нежным вниманием обитательниц захваченного замка противника.
Конан же был разбужен, когда близившийся рассвет едва окрасил ночную мглу в серый цвет. Крепкая рука, тряхнувшая его за плечо, вырвала короля из глубокого сна, отягощенного усталостью от выпитого эля, тяжелого дня и бурной ночи.
— Конан, вставай! Важные новости. Требуется твое решение.
— Что случилось, Троцеро?
Конан разжал руку, еще в полусне сжавшую лежавший под подушкой кинжал, и сел на постели, убрав с плеча голову Амлунии, продолжавшей спокойно спать.
Амиро переправляется через реку по мосту.
