Руины Иба, если это были они, остались далеко позади. Тайна судьбы древнего города перестала интересовать Конана. Сейчас его голова была занята другим: осматривая горы, раскинувшиеся перед ним, он прикидывал, какое из ущелий может вывести его к перевалу. Это? Нет, слишком далеко от главных вершин. Скорее всего, оно сойдет на нет, не дойдя и до середины склона. Может быть, это? Плохо видна его верхняя часть. Что, если проехать чуть вперед и посмотреть…
Нe успел он углубиться в горы в поисках прохода, подходящего для него и его вовсе не горного животного, как необычное зрелище привлекло его внимание. Вдалеке, то пропадая, то снова появляясь в дрожащем мареве нагретого воздуха, глазам киммерийца предстала группа людей. Они шли пешком, собравшись вокруг какого-то предмета или телеги, которая и была объектом приложения их усилий. Сначала Конан с надеждой предположил, что это один из первых караванов, двигающихся на север, но, присмотревшись, понял, что они собираются пересечь равнину, направляясь на восток, туда, откуда пришел он. В любом случае величина их груза и черепашья скорость, с которой они двигались, не оставляли надежд на то, что они собираются преодолеть склоны северных гор.
Кем бы они ни были, киммериец не считал нужным бояться этих людей. Он приближался к ним не прячась, открыто, предвкушая, как всякий одинокий путник, возможность пообщаться с себе подобными. Киммериец рассчитывал пополнить оставшиеся в его кошельке деньги на кое-какую еду и, быть может, прикупить что-нибудь из необходимых в дороге вещей, которых он лишился ночной стычке с людьми- обезьянами. Но, подъехав к каравану поближе, он понял, что эти люди нуждаются в помощи куда больше, чем он сам.
Они выглядели исхудавшими и изможденными. Там, где жалкие лохмотья не прикрывали тело, их кожа была дочерна сожжена солнцем. Некоторые брели по раскаленному солончаку босиком. Многие шли с непокрытыми головами — лишь жалкие пряди волос оставались на их скальпах. Их было человек сорок- пятьдесят — этих несчастных, впрягшихся в веревки и налегающих на деревянные жерди-упоры, заставляющие двигаться вперед шестиколесный экипаж.
Колеса из толстых досок были попарно соединены на осях, составлявши основу грубо сколоченной площадки в центре. Из всей компании едва ли дюжина охранников шла не впрягшись в чудовищную телегу. Но и эти счастливчики сгибались под тяжестью мешков за спинами. Во всем отряде не было ни единого вьючного или тяглового животного. Верблюды ни за что бы не позволили впрячь себя в повозку, а лошади не выдержали бы долгого путешествия по пустыне. Следовательно, транспортировка такого груза требовала человеческого труда или, точнее было бы сказать, нечеловеческих усилий.
Как только Конан приблизился на расстояние слышимости, до его слуха донеслись мольбы и просьбы несчастных, издаваемые их пересохшими губами:
— Воды! О Господин! Во имя всемогущих богов, глоток воды! Сжальтесь, великодушный господин! Мы умираем от жажды! Воды!
Когда киммериец остановил своего верблюда в дюжине шагов от процессии, пилигримы бросились на колени и протянули к нему руки, словно в молитве.
Этой-то ситуации он и боялся. Но, милостью Крома, у него с собой было достаточно воды, чтобы ублажить всех этих страждущих хотя бы на время. Конан отвязал от седла мешки с водой, все, кроме одного, полупустого, для себя, и опустил их на землю перед собой
Один из отряда — высокий худой загорелый человек, шедший впереди всех, — направился к киммерийцу. В отличие от остальных, он ни о чем не просил, а молчал. Наверняка жрец, подумал Конан. Двое солдат, двигаясь насколько возможно быстро, последовали за своим предводителем.
— Приветствую вас, путники, — поздоровался Конан. — Я могу поделиться с вами водой, видя, что вы так нуждаюсь в ней. — Конан помолчал, ожидая хоть какого-то выражения благодарности. Не дождавшись, продолжил: — Меньше чем в одном дне пути отсюда есть источник, где воды хватит на всех. Если вам будет сопутствовать удача, то все вы доберетесь туда живыми.
Жрец перевел взгляд с мешков с водой на Конана и заговорил на торговом диалекте пустыни, с южным акцентом.
— Вода будет полезна, — сказал он совершенно бесстрастно. — Ты говоришь, что на пути отсюда в Оджару есть оазисы?
Что-то в вопросе незнакомца неприятно поразило киммерийца. Похоже, этот человек не знал, да и особо не интересовался ни расстоянием, ни числом оазисов. Скорее всего, он и вправду был жрецом, не задумываясь вручающим свою судьбу и судьбы своих несчастных спутников в руки своего бога. Он был бос, голова его тоже была открыта солнцу, одеяние изношенностью и скудностью немногим отличалось от одежды его подчиненных. Несомненно, фанатик, подумал Конан, рассматривая его. Единственным знаком, отличавшим жреца от других, была рукоятка меча, висевшая на его шее. Совершенно беспомощное оружие, решил киммериец, оглядывая обломок клинка. Наверняка какая-нибудь реликвия.
Невероятно, но жрец не сделал движения к воде. По его знаку солдаты бросились к мешкам и потащили их по направлению к стонущим от жажды носильщикам.
— Нет, незнакомец, — помолчав, ответил на вопрос Конан, — на пути в Оджару нет воды. Аистовое озеро высохло и заполнено костями несчастных, считавших его своей единственной надеждой. В мертвом городе, — он кивнул головой, показывая на восток, — много воды, но там живут обезьяны-демоны, пожирающие путников. Мне придется вернуться туда, чтобы пополнить запасы воды. Я советую вам сделать то же самое. Отдохните там, наберитесь сил, возьмите с собой в дальнейший путь побольше воды, только будьте осторожны, а затем — разворачивайтесь и возвращайтесь туда, откуда пришли.
Черный жрец не покачал головой, даже не моргнул.
— Мы пойдем дальше, в Оджару, — таков был его ответ.
Конан пожал плечами:
— Пожалуйста. Я не против. Только не думаю, что твои люди выдержат этот путь. Сначала отдохните. Переходы делайте только ранним утром и поздним вечером, пережидая самую жару, отдыхая под навесом. Конечно, и речи быть не может, чтобы волочь с собой эту штуковину… чем бы она ни была. Оставьте вы ее здесь, если вам жизнь дорога.
— Это священный идол, и мы повезем его собой, — ровным голосом сказал жрец. — Скажи… ты, похоже, знаешь пустыню и дорогу на восток. Как твое имя?
— Конан из Киммерии. А как зовут тебя?
— Я Куманос, Верховный жрец храма Вотанты из города Сарка, что в южной пустыне. Мне нужен разведчик и проводник. Ты знаешь город Оджару?
— Да, Куманос. Я только что из Оджары. Я знаю эти места и даже кое-что слышал о вашей миссии. Но сейчас я еду в Шадизар. — Киммериец с сомнением покачал головой. — Посмотри, до чего ты дошел, жрец. Не думаю, что у тебя найдется что-либо стоящее, способное окупить мое время и силы, затраченные на нелегкий обратный путь, однажды уже проделанный мною.
— Почему ты покинул Оджару, Конан из Киммерии?
— Я же сказал тебе: мне нужно на север. — Избегая напрашивающегося вопроса, почему он собрался так далеко на запад, Конан продолжил: — Так получилось, что я не мог дожидаться каравана. Мы кое-что не поделили с одним из жрецов богини этого города. Так, сущие пустяки.
И из-за этой ерунды именем их храмовых законов меня выгнали из города. А гордость не позволила мне ошиваться у их стен, дожидаясь попутного каравана…
— Достаточно. Я все понял. Сержант Астрак…
Куманос, не отрывая взгляда от киммерийца, щелкнул пальцами за плечом. Высокий крепкий человек в шлеме и с двумя тяжелыми мешками за спиной отделился от сгрудившейся вокруг мешков с водой толпы и бросился на зов.
— Камни, — бросил через плечо жрец, когда подчиненный подошел ближе.
Развязав один из мешков, сержант достал деревянный ящик. Раскрыв его, он показал Конану отделанную изнутри серебром крышку и груду необработанных самоцветов, поблескивавших зеленым светом в солнечных лучах.
— Знаешь, — Конан старался не выдавать удивления, — я никогда не видел таких камней. Полагаю, ты будешь уверять меня, что они недешево стоят…
