Батый

спешил. Многое говорит за то, что Угедей умер своей смертью. Его пристрастие к пьянству и неумеренность в этом отношении были хорошо известны (сам Угедей признавал за собой этот порок!), а вот смерть великого хана, кажется, никому не была выгодна — и меньше всего как раз тем людям, которых в ней обвиняли. Так что если уж принимать мысль Вернадского, то логичнее было бы выразить её по-другому: Западная Европа была обязана своим спасением банальному пьянству, которым страдали и великий хан, и многие другие представители элиты монгольского общества.

Батый не мог не понимать, что слухи, пущенные вдовой Угедея, имеют вполне определённую цель: дискредитировать противную ей партию, возглавляемую Соркуктани-беги. А значит, косвенно слухи эти были направлены и против него, Батыя, ибо он уже давно поддерживал с вдовой Тулуя доверительные отношения и надеялся на её поддержку в критической ситуации. Как раз такая ситуация и наступила со смертью великого хана. Тем более что около этого же времени, по одним источникам за семь месяцев до Угедея, по другим — «меньше чем через год» после его смерти, скончался и старший брат Угедея Чагатай⁸⁸.

Напомню, что главный недоброжелатель Батыя, старший сын Угедея Гуюк, отправился в Монголию много раньше его. Теперь Гуюк был в числе основных претендентов на освободившийся ханский престол. Правда, сам Угедей завещал престол не ему, а сначала своему третьему сыну Кучу, а затем, когда тот умер, — его первенцу, своему внуку Ширамуну — юноше «весьма умному и способному», который и воспитывался как наследник в ставке великого хана. Но Ширамун был ещё мал, и Туракина-хатун, ставшая после смерти мужа полновластной главой его дома (а значит, и регентшей ханского престола), сделала всё, чтобы не допустить внука к власти. Не спешила она передавать престол и сыну Гуюку, пользуясь пока что теми благами, которые давало ей собственное регентство. Ещё больше Туракина должна была опасаться Менгу, также находившегося в Монголии и уже давно снискавшего славу одного из самых уважаемых представителей «Золотого рода». А ведь был ещё и Бату, возглавлявший Западный поход и ставший после смерти Угедея и Чагатая старшим среди всех потомков Чингисхана. Правда, к счастью для Туракины и других представителей дома Угедея, Бату находился далеко от Монголии и не мог влиять на ситуацию. Наконец, свои права на ханский престол неожиданно выдвинул и младший брат Чингисхана Тэмугэ-Отчигин, не принадлежавший к «Золотому роду», но в качестве «хранителя традиций» вмешивавшийся во все семейные дела Чингисидов.

Этот расклад сил был известен Бату. Неопределённость политической обстановки, казалось бы, требовала его немедленного присутствия в Монголии. Но в том-то и дело, что в Монголию Бату не спешил. Наверное, он понимал, что на этот раз его шансы одолеть Гуюка крайне невелики.

Смерть Угедея и в самом деле должна была привести к немедленному прекращению военных действий; в этом смысле шаги Бату понятны и оправданны. (Точно так же смерть в 1259 году великого хана Менгу заставит монголов прекратить наступление на Ближнем Востоке: узнав о случившемся, возглавлявший поход Хулагу немедленно вернётся в Монголию и страны Арабского мира будут спасены.) Напомню, что именно Угедей отправлял войска на запад; всё, что совершали царевичи в странах Восточной и Центральной Европы, совершалось ими от имени великого хана. Для участия в избрании нового хана в Монголию надлежало отправиться не только самому Бату, но и другим царевичам — Кадану, Бури, Байдару и всем остальным; задерживать их Бату не имел никакого права.

Но была ли смерть великого хана единственной причиной завершения Западного похода? Думаю, что нет.

Прежде всего надо сказать о том, что задачи, поставленные перед Бату в начале Западного похода, были выполнены практически полностью. Все те одиннадцать народов, которые ему было поручено завоевать, были завоёваны (во всяком случае, те народы, названия которых мы в состоянии отождествить). Более того, войска Кадана достигли побережья Адриатического моря — то есть в буквальном смысле прошли по всем землям, по которым могли ступить копыта их лошадей, — а ведь именно так монголы обозначали пределы того обитаемого мира, который должен был быть завоёван ими. (Очень точно выражена эта мысль в заглавии заключительной книги трилогии писателя Владимира Яна: ордам Батыя действительно удалось достичь «последнего моря», так что всё громадное пространство между Жёлтым и Адриатическим морями теперь принадлежало им.)

Но это лишь одна сторона дела. Не менее важно другое. Начиная поход, монголы имели весьма смутное представление о народах Запада. Помимо кипчаков (половцев), им были известны волжские болгары, русские (орусут), асы и черкесы, венгры и некоторые другие племена, населявшие Европу. Но оказалось, что этих народов гораздо больше, что на пути монгольских войск находятся бесчисленные государства с богатыми городами, развитой экономикой, прекрасно организованными армиями (пускай и уступающими монгольской в выучке и техническом оснащении). Монголы считали титул правителя венгров — «келар» (король) — чуть ли не именем собственным, названием народа. Но оказалось, что королей в Европе великое множество и они ничуть не уступают венгерскому ни знатностью, ни могуществом — напротив, даже превосходят его. Покорив Русь, Венгрию, Моравию и Польшу, монголы лишь слегка углубились в тело христианской Европы; они были лишь на окраинах латинского мира. И хватило бы у них сил завоевать его целиком? В разгар монгольского нашествия на Венгрию император Священной Римской империи Фридрих II в письме английскому королю Генриху III воссоздавал — пускай идеальную и несбыточную — картину того, как все христианские государства Запада объединятся и выступят против татар — как «бурно и пылко» поднимется на войну Германия, а за нею «родоначальница и питомица отважного рыцарства Франция, воинственная и смелая Испания, славная мужами и оснащённая флотом богатая Англия, изобилующая неутомимыми бойцами Алемания, морская Дания, неукротимая Италия, не ведающая мира Бургундия, беспокойная Апулия с пиратскими и непобедимыми островами в морях Греческом, Адриатическом и Тирренском, Кипр, Крит, Сицилия с островами и землями, прилежащими к океану, кровавая Гиберния (Ирландия. — А. К.) с бодрым Уэльсом, озёрная Шотландия, ледовая Норвегия и прочие знаменитые и славные на западе расположенные королевства»⁸⁹. Картина весьма далёкая от реальности, плод богатой фантазии императора! Но ведь сами эти королевства действительно существовали, и монголам ещё надо было покорять их… Нет сомнений в том, что Батый, как и раньше, уделял самое серьёзное внимание разведке и сбору информации о будущих противниках. И он должен был понять, что по мере продвижения на запад задача покорения всей Европы, всего мира становится всё более и более несбыточной, превращается в утопию. Конечно, монгольские ханы и после завершения Западного похода смотрели на Европу как на свою землю и считали возможным требовать от европейских правителей полнейшей и безусловной покорности. В этом отношении показательно письмо хана Гуюка, переданное им в 1246 году через Плано Карпини римскому папе (вспомним: «Силою Бога все земли, начиная от тех, где восходит солнце, и кончая теми, где заходит, пожалованы нам»), «Ныне вы должны сказать чистосердечно: “Мы станем вашими подданными, мы отдадим вам всё своё имущество”, — указывал великий хан главе христиан Запада. — Ты сам во главе королей, все вместе без исключения, придите предложить нам службу и покорность. С этого времени мы будем считать вас покорившимися»⁹⁰. Известно, что Гуюк готовился к новому походу на Запад, намеревался завершить то, что начал Батый, — и только смерть не дала ему приступить к исполнению этого замысла. Впоследствии, при преемниках Батыя, монгольские войска ещё будут нападать и на польские, и на венгерские земли — правда, уже не с таким размахом. Но вот Батый от идеи покорения мира, кажется, отказался, и отказался сознательно. Вероятно, он оценивал ситуацию более реалистично — и в этом, несомненно, проявился присущий ему трезвый, практический взгляд на суть происходящих событий.

Расширение собственного улуса не могло быть бесконечным — это Батый тоже понимал. Нескончаемая война не давала ему возможности извлечь выгоду из уже завоёванного. В результате Западного похода он овладел громадными пространствами Евразии. Ему принадлежала вся степная зона Евразийского материка — Дешт-и-Кипчак, а также земли, лежавшие к югу и северу от неё. Углубляться ещё дальше на запад в данных условиях значило терять, а не приобретать. И Батый предпочёл завершить завоевания, в том числе и для того, чтобы приступить к освоению уже завоёванных территорий. Можно сказать и так: он имел уже достаточно для того, чтобы не стремиться к большему. Несомненно, надо быть незаурядным политиком, чтобы в реальных условиях, а не на бумаге, осознать эту простую истину.

В этом смысле и следует понимать расхожую мысль о том, что именно Русь спасла Европу от ужасов монгольского завоевания, — мысль, наиболее чётко и ясно сформулированную А. С. Пушкиным ещё в 1834 году: «России определено было высокое предназначение: её необозримые равнины поглотили силу монголов