«Совсем с ума схожу, – думал он, одеваясь. – Постоянно в напряжении… Когда всё это кончится?! Знал бы – не начинал». Матаран невольно задумался – и мысли, которые пришли к нему, были не из самых приятных…
Додумать Матарану не дали: раздался шум в дверях. Он откинул занавес и увидел, что Мартан руководит дехканами, которые вводят или, скорее, втаскивают в дверь кого-то. «Тот самый нищий», – принюхавшись и приглядевшись, догадался Матаран, и пожалел, что приказал привести его сюда. Одежда на нищем была порвана и изгажена до последней степени, длинные волосы свалялись на голове в комок дерьма и густыми потёками локонов-соплей падали на уши и щёки. Лицо и оголённые части тела нищего были украшены разноцветными кровоподтёками, воспалёнными царапинами и порезами, вздувшимися укусами, чирьями и другими прелестями гниющей плоти. От него густо несло сложной комбинацией вони. Дехкане бросили нищего на лавку и, держа руки на весу, поспешно бросились вон – срочно отмываться.
Нищий, непрестанно что-то бормоча, судорожно водил головой, останавливая взгляд дурных чёрных очей попеременно на всех, кто обступил его. И так не один раз. Никому не хотелось ему мешать, всех держал на почтительном расстоянии его вид и запах, быстро густеющий при приближении. Наконец, нищий выделил Матарана, затормошился на скамье, оторвался от неё и сделал шаг вперёд. Все отпрянули. Но нищего на большее не хватило: ноги у него подкосились, он упал на колени, и сразу странно обмяк, сложившись грудой тряпья на полу.
Матаран был в растерянности, не зная, что делать с убогим, чего ждать от него. Груда тряпья меж тем вдруг встрепенулась. Нищий встал на колени, выпрямился и, протянув руки к Матарану, что-то залопотал. Матарану послышалось его имя.
– Тихо! – гаркнул он и обратился к нищему, – Говори помедленнее и внятнее. Чего хочешь, вонючка?
В образовавшейся тишине стало слышно:
– Херим Еги Матаран, это ты? Это ты? Херим Еги Матаран, это ты? Это ты? Хе…
– Да, да это я, – прервал бесконечный вопрос Матаран, – я это, я.
Нищий, как будто, не слыша, продолжал твердить вопрос.
– Э-э, слушай, идиот! Я Матаран! Это я! Я! Я! Я это!! Я-я-а!!!
– Всё. Всё, не кричи. Не кричи. Я понял, ты Матаран. Совсем горячий. Я проверял. Правильно, Матаран должен быть таким. Очень низкий, очень толстый, очень большое лицо, большой нос, маленькие хитрые глаза и кривой шрам слева на лбу. И очень горячий…
«Он проверял! Вонючий гютюш!» – Матарану не понравилась собственное описание и характеристика, но надо было узнать, что за этим кроется, и он стерпел, промолчал.
– Я несу тебе донесение от Мухтияра, благородный фудаин. Ты должен знать кто это. Он обещал, что ты многое сделаешь для того, кто принесёт его донесение, и заплатишь пятьдесят тысяч дирхемов.
Нищий замолчал, ожидая ответа.
– Да, заплачу, – подтвердил Матаран (вздох удивления пронёсся среди стоящих рядом дехкан и нукеров), – если это именно то, что нужно.
Нищий удовлетворенно кивнул и запустил обе руки себе в лохмотья: левую глубоко вперед между ног, а правую за спину под ягодицы и принялся там активно шуровать. Он то ли чесался, то ли… что-то искал. От активных действий юродивого запашок усилился…
В прихожей набилось человек десять, и все, кроме двух самых молодых, старающихся незаметно подглядывать за спящей бордель-кысы, с интересом следили за действиями нищего.
У того что-то не получалось: он кряхтел, пыхтел, тужился и пукал; его глаза, казалось, вот-вот, выпрыгнут из орбит, из них потоком лились слёзы, умывая грязное лицо, но он не сдавался. Юродивый стал менять позы: привставал на коленях и опять присаживался, клонился то на один бок, то на другой, то отклонялся назад, выгибаясь дугой, то наоборот, нагибался, упираясь лбом о пол, но все напрасно – не получалось и только лужа испражнений под ним росла и ширилась…
Вонь достигла немыслимых высот, круг почтения вокруг нищего увеличился вдвое и дальше отступать было некуда, но уйти без разрешения Матарана никто не решался, а помочь юродивому никому не хотелось. Все терпеливо ждали результата. И, казалось, ждали долго, хотя, в действительности, этот мучительный спектакль длился не больше пяти-семи минут, пока юродивый не издал вопль победы (или непереносимой боли), и гордо вознёс персты правой руки. Рука была в дерьме.
Матаран, пересилив себя, подошёл к нищему поближе и передёрнулся от брезгливости: тот гордо протянул ему комок из смеси говна, гноя и крови со слизью. Нищий, увидев реакцию благородного фудаина, понимающе кивнул и отправил комок… в рот, почти ввергнув Матарана в обморок. Матаран в ступоре с ужасом наблюдал как нищий деловито обсасывал «это» – кадык работал. Наконец, удовлетворившись, нищий выплюнул в ладонь и протянул Матарану блестящий цилиндрик минимакаронины.
Матаран попятился и приказал:
– Махкат, возьми донесение. Ишан, наведи порядок. Пусть сначала уведут убогого. И не обижать его! Накормить и дать всё, что попросит. Он ещё понадобиться. И всё вычистить!!
Матаран ушёл за занавес и резко задёрнул его и, расслабляясь, обернулся. На дуване сидела Халя- бордель-кысы и, тараща на него глаза, зажимая нос, изумлённо прогундосила:
– Они, што? – вше шюда шрать приходили?!
Матаран непонимающе уставился на неё, а потом зло рявкнул:
– Одного хватило!
И кинулся вон, на свежий воздух.
Во дворе Матаран постарался держаться подальше от эпицентра событий, где дехкане, под руководством Ишана, суетились вокруг нищего, уже называя его не иначе, как святым – щеидом. Во двор щеид перебрался на карачках сам, но дальше ползти категорически отказался. Оскорбить святого прикосновением никто не хотел – но и ослушаться Ишана-агу тоже никак нельзя: был приказ увести щеида подальше. Подошедшие любопытствующие нукеры посоветовали побить нищего вонючку палками, выбрав подлиннее, чтобы не сильно противно было, – и тот побежит сам, да ещё вприпрыжку. Возражая, дехкане наперебой принялись объяснять, что это не нищий и не вонючка, а святой – щеид, – грязью, мразью и страданиями отгородившийся от людских грешных дел, и что в доказательство этого на глазах у многих сотворил чудо: кусок дерьма превратил в волшебный камень кыгрымыз, который теперь будет помогать и оберегать благородного фудаина Матаран-агу, за что Матаран-ага пожаловал щеиду пятьдесят тысяч дирхемов.
Пожалованная сумма снимала все сомнения в святости вонючки.
В разгар объяснений во двор пробрался большой зачуханный пёс. Длинноухую паршивую собаку несло именно к щеиду. На попытки отогнать пёс отвечал обиженным тонким лаем, визгом и целеустремлённо рвался дальше. Хахтияр узнал своего рыжего Баррса и решительно кинулся наперерез и чуть не перехватил его, схватив за лысые уши и оседлав, но тщётно. Пёс, кувыркнувшись, вырвался и, получив по пути ещё несколько ударов, достиг цели и улёгся рядом с щеидом, положив голову ему на колени.
Благоговения прибавилось…
Один Хахтияр не унимался.
– Баррс, Баррс, иди, иди сюда! Ты зачем убежал?! Кто теперь дом сторожит? Иди сюда, шебултай! Иди сюда, тебе говорят!
Он даже попробовал оттащить пса за хвост, но был им чуть не покусан и получил несколько затрещин от своих же аульчан. После этого он прекратил попытки прогнать пса, но ходил вокруг и около, бросая недовольные взгляды и на пса, и на щеида.
Голь на выдумки хитра и неразрешимая задача «как, не дотрагиваясь, увести щеида» была решена. Из двух пар жердин, верёвок, порванных халатов были сделаны крестообразные носилки и благоговейно поднесены к щеиду, и тот соизволил на них перебраться. Восемь избранных удостоились чести нести благовонного щеида. Торжественная процессия двинулась в путь. Погавкивая и поскуливая рядом с носилками бежал пёс. Его уже никто не прогонял.
Разобиженный изменой, Хахтияр жаловался Ишану:
– Семь лет с этой собакой жил, совсем маленькая была, когда подобрал, вместе ели, пили, на охоту ходили. Защищал от брата, от его жены и от их детей. Никому не давал обижать. А он бросил меня!
