товарищи по гражданской войне, которые хорошо знали об их боевых делах и с которыми они и после войны были в добрых, дружеских отношениях. Но, однако, как видим, приговор был беспощадный и однозначный. Даже из краткой стенограммы видно, что бывшие боевые товарищи добивались от подсудимых признания. Видимо, это объясняется тем, что до начала заседания судьи были ознакомлены работниками НКВД с той фальшивкой, которая была подброшена гестапо. И они поверили ей, читая выглядевшие абсолютно подлинными письма Тухачевского, в которых он излагает планы заговора по свержению существующей власти Только этим я могу объяснить их единодушную беспощадность.
Как видно из стенограммы, материалы, изложенные в агентурных сведениях, на процессе не фигурировали. В деле их тоже нет, их по правилам контрразведывательных органов нельзя было рассекречивать.
Но в то же время в протоколе и нет никаких конкретных фактов, подтверждающих те статьи уголовного кодекса, по которым предъявлено обвинение. Какие конкретные секретные данные были переданы иностранным разведкам? Какие факты вредительства раскрыты? Ничего конкретного, только простое называние преступлений, предусмотренных статьями уголовного кодекса, и ничего больше.
Хитро обдуманный суд над Тухачевским и его соратниками был построен на контрастах Одна часть подсудимых — Тухачевский, Якир — поначалу категорически не признавали себя виновными, другая, признаваясь во всем, «уличала» остальных НКВД хорошо знал характер маршала Тухачевского, учел, что, оскорбленный до глубины души, он будет вести себя на суде вызывающе стойко. Зато были отлично обработаны Эйдеман, Уборевич, Фельдман, Путна, Примаков.
— Вид у Эйдемана, Уборевича, Путны и Фельдмана, был очень странный, — рассказывал позже один из присутствовавших на суде, — внешне они выглядели неплохо, но была какая-то странная апатичность и в голосе и в движениях, и это ненатуральное хладнокровие, с каким они признавали все обвинения, топили себя и других. Противоположностью им являлись Тухачевский, Якир и Корк, которые вначале казались ошеломленными, сбитыми с толку поведением других подсудимых, а потом озлобились, стали чересчур резки. Ульрих часто обрывал их и угрожал выводом из зала.
— Кто кого судит? — крикнул он Тухачевскому. — Не забывайте, что вы подсудимый. Трибунал не интересует, что вы думаете об Уборевиче и Путне, нас интересуют ваши преступления перед партией и советским народом, в которых уличают вас ваши же единомышленники и друзья.
— Да они ненормальные! — крикнул со своего места Якир — Мы не знаем, что вы с ними сделали?
— Подсудимый Эйдеман, — спрашивает прокурор. — Вы себя чувствуете нездоровым или ненормальным?
— Нет, я здоров и чувствую себя вполне хорошо, — отвечает Эйдеман, глядя на прокурора пустым спокойным взглядом.
— Вы даете показания без давления с чьей-либо стороны?
— Да.
— А вы, Уборевич?
— Я тоже здоров
— Вы, Путна?
Путна поднимает бледное лицо и смотрит, как будто не понимая вопроса. Прокурор раздельно повторяет его.
— Я здоров, — говорит тот флегматично. — Признаю себя виновным без давления со стороны следствия и трибунала…
Один из главных вопросов к Тухачевскому был о его встречах с немецкими генералами. На него Тухачевский отвечал так:
— Что касается встреч, бесед с представителями немецкого генерального штаба, военными атташе в СССР, то они были, носили официальный характер, происходили на маневрах, приемах. Немцам показывалась наша военная техника, они имели возможность. наблюдать за изменениями, происходящими в организации войск, их оснащении. Но все это имело место до прихода Гитлера к власти, когда наши отношения с Германией резко изменились.
Очень активно допрашивал подсудимых Буденный, выясняя, почему они недооценивали и старались принизить значение конницы. Якира, например, Буденный спросил:
— С какой целью вы настаивали на объединении мотополка с кавалерийской дивизией? Якир ответил:
— Я настаиваю и сейчас…
Якир, будучи серьезно подготовленным военачальником, понимал значение моторизованных и танковых войск, поэтому и здесь, на суде, отстаивал свою точку зрения.
Как вредительство со стороны Тухачевского и поддерживающих его в свое время Уборевича и Якира расценивалось их упорное отстаивание своих взглядов, касающихся формирования танковых и механизированных соединений за счет сокращения численности и расходов на кавалерию, которую они считали уже отживающей, утратившей боевую мощь. Эту точку зрения резко осуждал, выступая на суде, Буденный.
Так же активно вели себя на суде, и задавали вопросы Блюхер, Белов и в особенности Алкснис. А когда Тухачевский или Якир пытались разъяснить свою позицию и взгляды на механизацию современной армии, Ульрих обрывал их:
— Вы не читайте лекцию, а давайте показания!
На вопрос о том, был ли у подсудимых сговор по поводу отстранения Ворошилова от руководства Красной Армией, подсудимые чистосердечно и откровенно сказали, что у них были разговоры о необходимости заменить Ворошилова, человека недалекого и не очень грамотного даже в военных вопросах При угрозе надвигающейся войны и при необходимости сложной подготовки армии к предстоящим боевым действиям в новых современных условиях Ворошилов им казался неспособным выполнить такую ответственную задачу. При этом подсудимые говорили, что они никакого сговора относительно Ворошилова между собой не имели, а намеревались прямо и открыто сказать об этом Политбюро и правительству.
Однако все это судом было перевернуто и расценено как террористические намерения по отношению к Ворошилову.
Весь процесс длился один день! Сразу же после вынесения приговора, в тот же день, 11 июня 1937 года, все осужденные, прекрасные, честнейшие люди, были расстреляны! Торопился, очень торопился Сталин! То, что все это вершилось по его прямому указанию, не вызывает сомнения. Но как же так безропотно могли вершить неправый суд над боевыми товарищами судьи — такие же, как и они, коммунисты? Но вспомним о «подлинных», собственноручно подписанных Тухачевским письмах в фашистскую разведку. Как им было не поверить? А как они могли отнестись к последнему слову командарма, героя гражданской войны Примакова? Вот что он сказал, глядя прямо в лица судьям и соседям по скамье подсудимых (привожу стенографическую запись из протокола судебного заседания):
«Я должен сказать последнюю правду о нашем заговоре. Ни в истории нашей революции, ни в истории других революций не было такого заговора, как наш, ни по целям, ни по составу, ни по тем средствам, которые заговор для себя выбрал Из кого состоит заговор? Кого объединило фашистское знамя Троцкого? Оно объединило все контрреволюционные элементы, все, что было контрреволюционного в Красной Армии, собралось в одно место, под одно знамя, под фашистское знамя в руках Троцкого. Какие средства выбрал себе этот заговор? Все средства — измена, предательство, поражение своей страны, вредительство, шпионаж, террор. Для какой цели? Для восстановления капитализма. Путь один — ломать диктатуру пролетариата и заменять фашистской диктатурой Какие же силы собрал заговор для того, чтобы выполнить этот план?.. Я назвал следствию более 70 человек заговорщиков, которых я завербовал сам или знал по ходу заговора.
Я составил себе суждение о социальном лице заговора, то есть из каких групп состоит наш заговор, руководство, центр заговора. Состав заговора — из людей, у которых нет глубоких корней в нашей Советской стране потому, что у каждого из них есть своя вторая родина. У каждого из них персонально есть семья за границей. У Якира — родня в Бессарабии, у Путны и Уборевича — в Литве, Фельдман связан с Южной Америкой не меньше, чем с Одессой, Эйдеман связан с Прибалтикой не меньше, чем с нашей страной».
Вот как давно началось это — стремление разложить, разрушить наше единство, товарищескую
