решения Сталина: он все еще верил в договор, подписанный с Германией, и принимал, (вернее, ему очень хотелось, чтобы это так было) начавшиеся бои за провокацию, затеянную воинственными немецкими генералами, вроде событий на Хасане или на Халхин-Голе. Вот Жуков туда поедет и наведет порядок.
Мое предположение, что Сталин не поверил в начало большой войны, пожалуй, подтверждают и аресты крупных военачальников именно в этот начальный период войны. В дни, когда Жуков организовывал первый контрудар, был арестован генерал армии Мерецков, заместитель наркома обороны.
В мемуарах Мерецкова ни слова не сказано об этом, хотя они и опубликованы после XX съезда. Много позже все это выплыло на свет. В 1988 году писатель-юрист А. Ваксберг предал гласности рассказ следователя Шварцмана, ведшего дело Мерецкова.
«Физические методы воздействия, — заявил Шварцман уже в качестве подсудимого (1955 год), — применяли к Мерецкову сначала высокие должностные лица (имеются в виду ближайшие сподвижники Берии Меркулов и Влодзимирский. — А. В.), а затем и я со следователями Зименковым и Сорокиным. Его били резиновыми палками. На Мерецкова до ареста имелись показания свыше 40 свидетелей о том, что он являлся участником военного заговора. В частности, были показания, что он сговаривался с Корком и Уборевичем… дать бой Сталину».
Член суда полковник юстиции Лихачев спросил. Шварцмана:
«Вы отдавали себе отчет в том, что избиваете крупнейшего военачальника, заслуженного человека?»
Ответ:
«Я имел такое высокое указание, которое не обсуждается».
По высокому указанию перед самой войной и в первые дни после ее начала арестантами стали те, кто еще уцелел после почти поголовного уничтожения высших командных кадров Красной Армии на исходе тридцатых годов. Затевался новый грандиозный «процесс военных».
Кроме Мерецкова в состав «заговорщиков» входили: нарком вооружения Б. Л. Ванников; помощник начальника Генерального штаба, дважды Герой Советского Союза — генерал-лейтенант авиации Я. В. Смушкевич; начальник управления ПВО, Герой Советского Союза генерал-полковник Г. М. Штерн; заместитель наркома обороны. Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации П. В. Рычагов; командующий войсками Прибалтийского Особого военного округа генерал-полковник А. Д. Локтионов; заместитель начальника Главного артиллерийского управления НКО СССР Г. К. Савченко; начальник отдела этого управления С. О. Склизков, начальник Военно-воздушной академии генерал-лейтенант Ф. К. Арженухин; заместитель начальника управления вооружений Главного управления ВВС И. Ф. Сакриер; Герой Советского Союза генерал-майор авиации И. И. Проскуров; виднейший артиллерийский конструктор Я. Г. Таубин и многие другие.
Их место в эти судьбоносные дни оказалось не на фронте — в тюрьме!..
…Прибыв в штаб Юго-Западного фронта, Жуков попросил Кирпоноса доложить обстановку. Командующий фронтом изложил только что принятое во исполнение полученного из Москвы приказа — решение о нанесении контрудара.
Жуков одобрил это решение и предложил, не теряя времени, отдать приказы войскам о подготовке контрудара. Затем Жуков коротко ознакомил всех присутствующих с теми сведениями, которые ему были известны. Начал он с юга, где наши части, а именно 9-я армия, удерживали государственную границу. Может быть, этим Жуков хотел создать хорошее настроение у тех, кто его слушает. Но на Западном фронте обстановка складывалась совсем по-другому. Жуков предположил, что противник там наносит главный удар. В направлении Брест-Литовска противник глубоко вклинился на нашу территорию, но и там сейчас наши соединения тоже готовят контрудар.
Попросил командующего фронтом и штаб приложить все силы для скорейшего сосредоточения механизированных корпусов для нанесения контрудара по основной группировке, прорвавшейся в районе Сокаля.
Затем Жуков связался по ВЧ с Генеральным штабом и спросил у оставшегося за него Ватутина, какова обстановка. Ватутин доложил:
— К исходу 22 июня, несмотря на предпринятые энергичные меры. Генштаб так и не смог получить от штабов фронтов, армий и ВВС точных данных о наших войсках и о противнике. Сведения о глубине проникновения противника на нашу территорию довольно противоречивые… Генштаб и нарком не могут связаться с командующими фронтами генерал-полковником Кузнецовым и генералом армии Павловым, которые, не доложив наркому, уехали куда-то в войска. Штабы этих фронтов не знают, где в данный момент находятся их командующие… Попытка штабов фронтов связаться непосредственно с войсками успеха не имела, так как с большинством армий и отдельных корпусов не было ни проводной, ни радиосвязи.
Несколько помолчав, Ватутин сказал:
— Товарищ Сталин одобрил проект директивы № 3 наркома и приказал поставить под этой директивой вашу подпись.
— Что за директива?
— Директива предусматривает переход наших войск в контрнаступление с задачей разгрома противника на главнейших направлениях, притом с выходом на территорию противника.
— Но мы еще точно не знаем, где и какими силами противник наносит свои удары. Не лучше ли до утра разобраться в том, что происходит на фронте, и уж тогда принять нужное решение.
— Я разделяю вашу точку зрения, но дело это решенное.
— Хорошо, — сказал Жуков. — Ставьте мою подпись.
Таким образом Жуков, находясь в войсках на Юго-Западном фронте, организовывал выполнение подписанной его именем директивы, к разработке которой он не имел отношения.
Не отдохнув с дороги, Жуков выехал в расположение 8-го механизированного корпуса. В 9 часов утра 23 июня он встретился с командиром этого корпуса генерал-лейтенантом Д. И. Рябышевым. Они были давно знакомы еще по совместной работе в Киевском Особом военном округе. Жуков похвалил Рябышева за то, что он быстро совершил марш из Дрогобыча в район Броды. Несмотря на длительный марш и бомбардировки немецкой авиации, народ в мехкорпусе выглядел собранно и бодро. Жуков пишет об этом в своих воспоминаниях: «Да, эти люди будут драться до последнего… С такими войну не проигрывают…»
Показав на карте местонахождение своих частей, Рябышев сказал:
— Корпусу требуются сутки для полного сосредоточения, приведения в порядок материальной части и пополнения запасов. За эти же сутки будет произведена боевая разведка и организовано управление. Следовательно, корпус может вступить в бой всеми силами утром 24-го.
Жуков понимал, что наносить контрудар надо бы немедленно, но, не имея для этого собранного кулака, действовать сейчас же, только отдельными прибывшими частями было, конечно, нецелесообразно, поэтому он разрешил Рябышеву осуществить то, что он предлагал. В это время раздалось предупреждающее оповещение «Воздух!» — налетела гитлеровская авиация.
— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, — спокойно заметил Рябышев, — а мы еще и окопаться не успели. Может быть, товарищ генерал армии, учитывая, что сейчас все равно мы ничего делать не сможем, давайте перекусим?
— Неплохая мысль, — согласился Жуков, который действительно был голоден, да и спокойствие генерала Рябышева, его хладнокровие ему очень понравилось.
Но перекусить им все же не удалось, потому что бомбардировка была не просто по району сосредоточения частей, бомбы стали ложиться в непосредственной близости от палатки, в которой находились генералы.
После бомбардировки, договорившись с командиром корпуса о деталях сосредоточения его частей и подготовки их к контрудару, Жуков вернулся в штаб фронта. Здесь Кирпонос доложил ему последнюю обстановку:
— На всех участках фронта идут бои. Главное, предельно ожесточенное сражение разыгрывается в районе Броды — Дубно — Владимир-Волынский, 9-й и 19-й механизированные корпуса 25 июня выходят в леса в районе Ровно. Мы решили: 24 июня, не ожидая полного сосредоточения корпусов, начать контрудар на Клевань и Дубно. Командующий 5-й армией кроме 22-го мехкорпуса должен объединить действия 9-го и 19-го механизированных корпусов и оказать им необходимую помощь.
Жуков опять видел, что корпуса не успеют сосредоточиться в единый кулак, но и ожидать здесь было
