27.12.1983 года».
Наверное, читатели уже подумали о том, что автору пора бы привести и обещанные критические замечания в адрес «Полководца». Я не забыл это обещание. Их было немало. Были даже не только критика, но, я бы сказал, и злопыхательство, вроде того:
«…жаль, что ты, Карпов, не погиб в лагере, тогда бы не появилась эта книга».
Не всем правда, написанная в «Полководце», пришлась по нутру. Я отношу подобные пожелания в адрес тех, кто, наверное, стоял на вышках лагерного ограждения или же «обслуживал» меня в тюремных камерах, когда я числился «врагом народа». Я не могу их письма отнести к критике. А вот серьезные критические замечания человека, разбирающегося в литературе, компетентного как в делах исторических, так и военных, я ниже привожу.
21 декабря 1987 года в Отделении истории Академии наук СССР состоялась беседа историков и писателей на тему «Великая Отечественная война: факт и документ в исторических исследованиях и художественной литературе». В дискуссии приняли участие видные ученые историки и известные писатели.
В ходе дискуссии не раз заходил разговор о моей повести «Полководец». Доктор исторических наук В. А. Анфилов (заведующий кафедрой истории СССР Московского государственного института международных отношений) сказал следующее:
«…хочу сказать несколько слов о его повести „Полководец“. Возможно, что-то из этого он учтет в работе над новым произведением. В заметках критика, опубликованных в „Правде“ 17 февраля 1985 г., А. Бочаров пишет: „В. Карпов выступает в повести в трех ипостасях – как профессиональный военный, которому отлично ведом любой воинский маневр, как добросовестный документалист, изучивший многие сотни различных источников, и как писатель, имеющий свою художественную концепцию воинской судьбы Петрова“. Не компетентен судить о „третьей ипостаси“ В. Карпова, но что касается первых двух, я, бывший старший научный сотрудник Военно-исторического отдела Генерального штаба, затем старший преподаватель кафедры истории войны и военного искусства Военной академии Генерального штаба и автор нескольких книг о Великой Отечественной войне, в течение длительного времени работавший с архивными документами, сказал бы гораздо скромнее. Не обнаружил я в повести многие сотни различных источников. Она написана в основном на военно-исторической и мемуарной литературе. Повесть пестрит выписками из книг и статей, а автор, подобно председательствующему на симпозиуме или конференции, заявляет: „Теперь я хочу предоставить слово К. М. Симонову“ (или Жукову, Коневу, Штеменко, Москаленко, Полевому и многим другим). Причем цитаты достигают полутора-двух страниц. По-видимому, они-то и послужили основанием автору отнести свое произведение к жанру „документальной повести“.
В книге говорится о многих событиях, к которым герой повествования не имел никакого отношения. Здесь и переписка Сталина с Черчиллем, и действия союзных войск, и контрнаступление немцев в Арденнах, которое автор почему-то называет «контрударом», хотя это далеко не одно и то же («Новый мир», 1984, № 8, с. 79), и многое другое.
В то же время в повести нет достаточного материала, характеризующего полководческую и штабную деятельность замечательного советского военачальника.
Этот недостаток автор, по-видимому, решил восполнить немалым объемом материала мемуарного характера, граничащего в отдельных местах с самолюбованием. Не могу не привести одно из них: «Я ходил и ездил по району, по его небольшим городкам, полям и лесам и старался представить, как… старались (!) танкисты понять свой маневр (?)… Я просто вижу, как, разя на ходу (?) появляющихся на пути гитлеровцев, они мчались вперед – к логову врага… Мог ли представить в 1942 году я, окопный лейтенант, что буду ходить под Цоссеном, среди домов гитлеровской ставки! Даже во сне мне такое не могло присниться». Читая подобное, невольно задумываешься: кто же действительный герой книги?»
Мне кажется, ученый должен читать то, о чем он высказывается, более внимательно. В первых вступительных словах в повести я сказал: «Мне хочется пройти вместе с Петровым через многие этапы ВОВ. И ответить для самого себя… а может быть, и для истории…» и т. д. Все события сопровождаются моими коментариями и суждениями. Это так задумано. Мой стиль. Что же касается моих личных биографических строк, то все они имеют прямое отношение к Петрову: мои встречи, беседы с ним, какое-то влияние Ивана Ефимовича на мою судьбу. Таких строк не более двадцати (из пятисот!). Мне кажется, я имел право на эти строки, но, оказывается, и этого достаточно, чтобы заподозрить меня в нескромности и даже «самолюбовании».
Не стану опровергать другие обвинения доктора Анфилова, мне кажется, это убедительно сделала участница той дискуссии, писательница Е. М. Ржевская:
«То, что говорилось В. А. Анфиловым по поводу „Полководца“ В. Карпова и статьи А. Бочарова в „Правде“, неубедительно. Я помню эту статью и считаю, что прав критик в своих положительных высказываниях о книге, об образе в ней талантливого полководца с его сложной военной судьбой, о событиях, отраженных в книге. Чтобы быть ближе к теме нашей встречи, скажу о характере документальности этой книги. Особое недовольство Анфилова вызывает то, что Карпов так часто привлекает нужные для развития своей темы отдельные положения, свидетельства и суждения многих лиц, ранее опубликованные или устно поведанные ему, четко указывая при этом источник. Так это и есть пример добросовестности писателя-документалиста. К сожалению, случается, что новая по времени книга поглощает чужие усилия и обретения, извлекая их из предшествующих публикаций без ссылок на авторов; случается, что присваивается в том или ином видоизменении память мемуаристов. Вот за такой метод надо было бы взыскивать. Карпов же вводит поименно голоса очевидцев и документы, приказы, тем обогащает книгу, усиливает ее достоверность и читательское к ней доверие».
Очень дороги мне слова большого мастера документальной прозы, блестящего публициста Александра Кривицкого, которые он сказал о моей книге в большой своей статье, опубликованной в «Литературной газете» 22 декабря 1982 г. Статья эта называлась «Где учат на полководцев?».
В этой статье Кривицкий рассуждает вообще о военно-документальной литературе нашего времени, в ней высказаны и широкие обобщения, и частные замечания по некоторым книгам. О «Полководце» он говорит много, но я приведу несколько строк:
«Повесть „Полководец“ покорила меня тем, что оперативное искусство и тактика стали движущей пружиной ее сюжета. Каждое решение Петрова, каждый поступок предстают сознанию читателей в логической и эмоциональной связи со всей картиной боев… Она написана по-военному. И, как всегда, точное специальное знание, соединенное с образным претворением его в характер личности, действующей среди бурь моря житейского, дает эффект тонкой художественной публицистики… „Полководец“ В. Карпова еще раз подтверждает, какие большие и разнообразные возможности таит в себе такой прекрасный вид прозы, как художественная публицистика. Я не променяю эту документальную повесть на многие и многие „чистые“ романы, один за другим соскакивающие с издательского конвейера. Тут все сошлось у автора – и продолжительное знакомство с героем повести, и собственная военная образованность, и литературный дар… У нас мало таких книг, как „Полководец“…»
