трех Госпремий, одной Ленинской — Виноградов Александр Павлович; Героем Соцтруда, пяти Госпремий, одной Ленинской и многого другого — Кикоин Исаак Константинович; Героем Соцтруда, трех Госпремий, одной Ленинской — Флеров Георгий Николаевич; Героем Соцтруда, дважды лауреатом госпремии — Емельянов Василий Семенович; Героем Соцтруда, трижды лауреатом Госпремии — Алиханов Абрам Исаакович, и так далее.
Все награды и звания вполне заслуженные, если напомнить, от какой беды спасли работы этих ученых: план атомного удара по СССР «Дропшот» предусматривал сбросить 300 атомных бомб на 70 советских городов и промышленных районов.
И достижения, и награды атомщикам — все это прекрасно. Разведчики получали другие награды. Например, супруги Моррис и Леонтина Коэн одними из первых много лет «расщепляли» тайны американского атома в Лос-Аламосской лаборатории. В1961 году их арестовали в Англии и «наградили» каждого 20 годами тюрьмы. В 1969 году их обменяли на арестованных иностранных разведчиков. В настоящее время Коэны живут в Москве.
Ученый-физик Клаус Фукс сам предложил услуги советской разведке. На идейной основе, без оплаты передал многие секреты, связанные с созданием атомной бомбы. После того, как его разоблачил Гузенко, Фукс получил четырнадцать лет тюрьмы.
Резиденты и разведчики ГРУ и КГБ осуществляли самую блестящую операцию в истории разведки. Эти великолепные профессионалы сэкономили стране миллиарды рублей и избавили её от атомной войны, а сами остались в тени.
Ромашкин в добывании информации не участвовал и ничего не знал об атомных делах. Он, по сути дела, был эпизодическим связником и только поэтому не угодил в подземелье на Лубянке. Если бы Берия определил какую-то его информированность, это могло кончиться печально.
Только спустя много лет «вспомнили» о подвиге разведчиков — в 1996 году наконец-то было присвоено звание Героя России тем, кто «расщеплял американский атом»: А. А. Яцкову, Л. Р. Квасникову, В. Б. Барковскому, А. С. Феклисову.
Супруга Коэны — Моррис и Леонтина — отмечены орденами Красного Знамени.
И опять — взять живым!
В январе 1949 года начальником ГРУ был назначен один из талантливейших генералов, будущий маршал и начальник Генерального штаба Советской Армии Захаров Матвей Васильевич.
В годы войны он был начальником штаба разных фронтов и разрабатывал планы крупнейших стратегических операций, в том числе и блестящий разгром японской армии на Дальнем Востоке в 1945 году.
Некоторое время Захаров не вызывал Ромашкина. Василий подумал: «Может быть, Кузнецов давал мне поручения по своим личным планам, а Захаров даже не знает о моем существовании?» На работе в разведотделе Сухопутных войск у Ромашкина был четкий распорядок — с 10 до 18, и домой. Иногда выезжал в войска, проверял спецподразделения. Жил он в той же комнатке, которую снимал на двоих с Мишей. Чернов улетел в Турцию, а комнату Василий оставил себе. Она была напротив проходной Министерства обороны с Гоголевского бульвара. Так что не нужно было ездить из дома на службу.
У Василия появилось много свободного времени, он вспомнил увлечение молодости, стал писать стихи, и поскольку был не новичок в этом деле, некоторые его вирши были опубликованы в военных изданиях — в газете «Красная Звезда» и журнале «Советский воин».
Вечером, в хорошую погоду, Василий выходил погулять по Гоголевскому, Суворовскому, Тверскому бульварам, которые переходили один в другой и завершались памятником Пушкину. Несмотря на движущиеся машины справа и слева вдоль бульвара, под тенистыми деревьями все же было тише и пахло нагретой солнцем листвой.
Во время вечерних прогулок Василий не раз знакомился с девушками, даже ходил с некоторыми из них в кино, но все они оказывались для него неинтересными, саднила рана, оставшаяся в душе после потери Анны. С новыми знакомыми ему было неуютно, как-то не по себе, ещё ни в чем не провинившись, он чувствовал свою неискренность и прерывал знакомство.
Но в ГРУ его не забыли. Однажды позвонил адъютант генерала Захарова и велел прийти на следующий день утром.
Захаров — плотный, широкоплечий, лобастый и с мясистым лицом, чисто выбритый, был в форме генерала. Он встретил Ромашкина шутливым вопросом:
— Здравствуй, Ухажер! А ты «языков» брать не разучился?
Василий по кличке понял: генералу известно его настоящее и прошлое.
— Учу этому новому поколение, товарищ генерал, теперь практику подкрепил теорией.
— Это хорошо! Так вот, дорогой мой, есть для тебя работа. Нужен именно такой разведчик, как ты, которого не знают в нашем управлении и который умеет брать «языков». Садись, поговорим.
Он сел на знакомый Ромашкину обшитый мягкой кожей диван и усадил Василия рядом.' Опять ситуация похожа на встречу с Черняховским, — отметил про себя Василий, — тот тоже усадил меня на диван и сел рядом'.
Генерал, став серьёзным, сказал:
— У нас назревает неприятность. Один наш офицер, фамилия его Зайцев, он работает в Турции, в нашем посольстве, под крышей дипломата. Так вот, этот подполковник обратился в английское посольство в Турции с просьбой предоставить ему политическое убежище. Мы не знаем причины: то ли он проворовался, то ли заработать хочет. Раньше в связях с зарубежными разведками не замечен. А если работал на них, какой смысл уходить? О его намерении сообщил наш осведомитель, который работает в английской контрразведке в Лондоне. Он получил запрос из Турции — как поступить с Зайцевым? Нам сообщил о нем и сказал, что может затянуть ответ на пару недель. Но сам воспрепятствовать перебежчику не сможет. Мы должны предпринять свои меры.
Читатели помнят дополнительные сведения о работе Ромашкина, о том, как один из руководителей британской контрразведки помогал нейтрализовать изменника Гузенко и спасти советских агентов в Лондоне. Видимо, этот же доброжелатель прислал информацию о Зайцеве. Дать указание в свое посольство в Турции об отказе перебежчику он не мог, это навлекло бы на него подозрения.
Захаров продолжал:
— Зайцев не знает о том, что нам известно о его намерениях. Он ждет ответа от англичан. Мы должны не допустить его ухода. В нашем распоряжении очень мало времени. Отозвать Зайцева мы не можем, он сразу поймет неладное и тут же убежит, если не к англичанам, то к американцам. Надо вывезти Зайцева принудительно. Но без шума. Если станет известно, пресса поднимет хай. В посольстве его брать опасно. Надо как-то выманить на конспиративную квартиру, а там дело техники. Послать кого-то из работников управления нельзя, потому что Зайцев может знать его в лицо: он одно время работал у нас здесь. Появление нашего человека подтолкнет Зайцева к решительным действиям. Вот я и вспомнил о тебе. Ты подходишь во всех отношениях. Вывезем мы Зайцева на советском корабле, их много бывает в Стамбульском порту. Капитан получит необходимые указания. Но как взять этого Зайцева, как привезти на корабль? Он сейчас такой настороженный, к нему очень трудно будет подступиться.
У Василия мгновенно пронеслись воспоминания из своей фронтовой практики, и особенно те случаи, когда подойти к будущему «языку» нельзя и надо было его как-то выманивать на себя. Он стал рассказывать об этом Захарову:
— Если к нему подходы опасны, надо сделать так, чтобы он сам к нам пришел.
— Как это устроить, он же на нерве живёт, любая попытка его спугнет.
— Когда я выходил из немецкого тыла после выполнения задания в Витебске, мне надо было перейти передний край, а в траншее ходил часовой. К нему не подползешь — услышит. Часовой ходил по траншее туда-сюда, ему было холодно, он грелся. Вот я и пополз туда, куда он сам придет. Долго подкрадывался, но в конце концов дополз туда, куда этот фриц сам пришел, и я его снял. Куда может Зайцев сам прийти? Может, в столовую, а там ему подсыплют снотворного?
