— Н-нет, нисколько, — отрицательно покачал головой Колчак. — Мистер… Пиркенсон, корреспондент одной американской газеты, будет рад получить сведения о судьбе русского царя из самого верного источника. Не правда ли, мистер Пиркенсон? — вежливо наклонился над Николаем адмирал, произнося последние слова по-английски.
— Да, конечно, — так же по-английски ответил Николай, понимая, что Колчак по какой-то причине хочет сокрыть его под маской.
— К сожалению, — усмехнулся Колчак, говоря уже со следователем, мистеру Пиркенсону не повезло. Наши казаки приняли его за шпиона, избили нагайками, отобрали деньги, документы, фотографический аппарат. Сейчас я распоряжусь, чтобы американца хоть немного приодели. Ведь мы поедем на автомобиле?
— На автомобиле, — наклонил голову Соколов, волосы которого были тщательно расчесаны посередине на две стороны и вдобавок густо набриолинены. — Начнем с дома Ипатьева, а потом — в деревню Коптяки, в урочище Четырех братьев.
Не прошло и получаса, как старый, запачканный и изорванный френч бывшего императора был заменен на новый, английского образца, сидевший на нем изумительно, но по распоряжению Колчака Николаю принесли не обычную офицерскую фуражку, а кепи защитного цвета, который он, однако, безропотно надел на голову, благодаря адмирала уже за то, что тот признал в нем бывшего монарха и не стал подозревать как шпиона или самозванца. Скоро Колчак, его адъютант и следователь уже сидели в открытом автомобиле, позади которого гарцевал казачий конвой, поскакавший вслед, едва автомобиль стал набирать скорость. Николай сидел на переднем сиденье, рядом с шофером, облаченным в кожаную куртку и такую же кепку, и слышал, как Соколов говорил Колчаку:
— Вот и послушайте, что эти каиновы дети натворили, ваше высокопревосходительство. По допросам и осмотру места происшествия я могу утверждать, что после полуночи уже семнадцатого июля Юровский, начальник местной чрезвычайки, вошел в комнату, занятую членами царской семьи…
— Нет, постойте, я хочу услышать от вас обо всем происшедшем на месте, хорошо? — перебил Соколова Колчак, и следователь чуть обескураженно ответил:
— Как будет угодно…
Проехали минут десять, и автомобиль, весь в клубах поднятой пыли, затормозил рядом со знакомым Николаю зданием. Покинув «мотор», они прошли во двор, миновали крыльцо, охраняемое двумя часовыми, поднялись на второй этаж. Николай прошел по коридору и встал рядом с Колчаком и Соколовым в той самой комнате, где ещё вечером шестнадцатого июля он читал жене, дочерям и Алеше какой-то рассказ Конан- Дойля. Он увидел на столе рукоделье, оставленное женой, вспомнил, как она со вздохом пожаловалась, что, наверное, не успеет закончить начатое за намеченные для этого три дня; увидел рисунок, сделанный акварелью Анастасией, и в сознании встали лица родных…
— …скорее всего, — сквозь пелену доносились слова Соколова, Юровский сказал государю, что в городе беспорядки, а поэтому, во избежание попадания пуль в верхние окна, нужно переместиться в нижний этаж. Спустились — там, во дворе, их уже ждали приближенные: доктор Боткин, горничная Демидова, повар Харитонов, лакей Трупп…
— Я бы тоже хотел туда спуститься, — перебил Колчак Соколова.
— Извольте, — кивнул Соколов.
Втроем они направились вниз, и Николай, вступив на лестницу, ощутил жгучее чувство, то самое, которое испытал тогда, в ту самую ночь, когда он нес Алешу на руках и считал ступеньки. Он снова принялся их считать, и вновь их оказалось двадцать три. И опять с каждым шагом он ощущал чувство обреченности, догадавшись вполне, куда их ведут. Сейчас же, остановившись внизу, в прихожей, ему даже пришлось прислониться к стене, всего на несколько секунд прислониться, иначе ноги от пережитого волнения подкосились бы и он упал бы. Колчак внезапно обернулся и пристально взглянул на него, побледневшего, с полуоткрытым ртом.
— Мистер Пиркенсон, вам нехорошо? — по-английски спросил Колчак, но тут же получил ответ:
— Нет, нет, все хорошо, не беспокойтесь, прошу вас.
Вышли во двор, и Николай услышал шум работающего двигателя точь-в-точь как тогда, и вот опять накатило то самое ощущение, будто все переживалось вновь и опять его с семьей вели на расстрел. И даже вспыхнула мысль: 'Только бы родные не догадались, до последнего мгновения не догадались…'
Прошли в полуподвал, который сейчас был освещен не светом керосиновых ламп, как в тот раз, а лучами солнца, врывавшимися через зарешеченные окна. Но несмотря на разное освещение, Николай увидел, что помещение преобразилось. Особенно преобразились стены, покрытые обоями с какими-то мелкими цветами, — продырявленные, изорванные во многих местах, они к тому же были забрызганы веерообразно чем-то коричневым.
— Ну вот, смотрите, — показал Соколов рукой на пол и стены. — Сюда привели одиннадцать человек — царскую семью и их прислугу. Бедняги ждут, что сейчас подадут транспорт и их куда-то перевезут, в безопасное, как сказали чекисты, место, а вместо этого входят Янкель Юровский, Никулин, Ваганов, Матвеев, его подручные, военнопленные венгерцы с винтовками и начинается бойня. Юровский стреляет первым и сразу же убивает императора, потом падают на пол цесаревич, великие княжны и все другие. Их добивают на полу штыками — смотрите, вот и вот следы штыков на полу. Тела протыкали насквозь, и острия втыкались в пол. Взгляните и на стены — они все в пулевых отверстиях, забрызганы кровью жертв. Вы можете себе представить ужас всего, что происходило здесь? И ведь убивали не простых смертных, а помазанника и его семью!
Соколов даже не удержался от того, чтобы возвысить голос и потрясти сжатым кулаком, а Николай, точно это его убивали здесь, его родных протыкали штыками, провел рукой по вспотевшему лбу и спросил, почему-то говоря по-английски:
— А вы уверены, что здесь казнили именно царя России с семьей, а не каких-то… посторонних людей?
— Я абсолютно уверен в этом! — твердо сказал Соколов и посмотрел на «американца» очень строго. — Смотрите, что написали убийцы на обоях, не удержавшись от желания похвалиться своей победой.
— Что же написали убийцы? — с интересом спросил Колчак.
— А вы взгляните сюда, ваше высокопревосходительство, — сделал Соколов пригласительный жест, и на лице его выразилась загадочная мина. Они подошли к стене, на которой виднелась надпись, сделанная карандашом. Почерк твердый, культурный.
— Кажется, по-немецки написано? — прищурившись, сказал Колчак. — Как жаль, но не силен…
— А я вам переведу. Эту надпись мы уж зафотографировали и снимок к делу приобщили. Здесь — строчка из Гейне, об убийстве царя Валтазара, который Иегову оскорбил. Догадываетесь, кто эту надпись сделал? Причем словечко «Валтазар» с интересным таким окончанием — не «зар», а «цар», то есть царь, наш, русский царь. Вот и получается, что убили здесь не кого иного, а именно русского царя, оскорбителя иудеев. Они-то и убили, чекисты эти…
Все помолчали. Колчак, казалось, находился в глубоком раздумье. Он поглядывал то на надпись, то на Николая, точно не мог определиться в мыслях: кто же этот человек, что стоит рядом с ним. Если он — Николай Романов, то кого же убили в подвале, для чего сделали эту надпись?
— Какие ещё доказательства того, что здесь расстреляли Романовых? спросил Колчак.
Соколов вздохнул и сказал:
— Мне удалось выяснить, что убитых вынесли на простынях на улицу, погрузили в кузов автомобиля и повезли к деревне Коптяки — это в шестнадцати верстах отсюда. Тела пытались сжечь, обливали кислотой — мне известно, в какой аптеке покупали эту кислоту. Потом закопали в общей могиле, но трупы мне пока не удалось найти, потому что это место было тщательно утрамбовано колесами автомобиля. Зато в том месте, где тела сжигали, мне посчастливилось найти немало вещей, принадлежавших, я твердо знаю, самому императору, членам его семьи и их приближенным. Я после покажу вам их.
— А разве эти вещи не могли попасть туда… случайно? — снова спросил по-английски Николай, и опять Соколов строго взглянул на него и сказал: — Я исключаю всякую случайность. Случайно на место захоронения могла бы попасть одна вещица, ну две, а не полтора десятка. Уверен, что мы ещё найдем!
