нибудь знает, кто стоит сейчас перед вами? Смотрите внимательней!
Матросы не ожидали этого вопроса. Они смотрели на него серьезно, пыхая дымом, сдвигая на затылок бескозырки.
— Кажись, видали тебя прежде, — послышался голос. — Ты, батя, в Питере в старые времена то ли самым главным гробовщиком был, то ли пирожником. Ей-ей, пирожником…
— Нет, братцы, — покачал головой Николай, — я не гробовщик и не пирожник. Как же вы не можете во мне узнать бывшего вашего царя, Николая Второго, которого вынудили отказаться от престола. Да, это я, Николай Романов.
Какой-то вздох — удивления ли, сомнения ли — пробежал по толпе матросов, но потом кто-то с веселым озорством крикнул:
— Нет, дядя, не царем ты был, а на тиятре служил, комиком, раз шутки такие шутить к нам явился! Давай, давай, посмеши нас, а то мы тут зимой от нечего делать со скуки киснем!
— Давай, дядя! Позаливай-кось нам пули! — кричал другой матрос, уже радуясь возможности быть рассмешенным неведомо откуда взявшимся актером. Будто мы не слыхали, что настоящего Николашку расчикали в Екатеринбурге!
А третий голосил:
— А вот взять бы его, зашить в куль да и кинуть в прорубь. Вот потеха-то будет.
И матросня загоготала, забухала взрывами беззаботного смеха, но Лиходеев, вынув из кармана шинели наган и пальнув в воздух, прокричал:
— А ну молчать! Я, ваш командир, даю честное слово, что вы видите перед собой бывшего нашего государя, спасшегося из большевистского застенка, где его едва не казнили вместе с семьей! Послушайте теперь, что скажет он вам…
Но тут послышался чей-то бас, решительно возразивший:
— А я вам, как комиссар линкора «Петропавловск», ответственно заявляю, что не дам гражданину, который выдает себя за бывшего царя Николая Второго, мутить команду. Нечего ему делать у нас, и вы, командир Лиходеев, за потворство всякой контрреволюционной сволочи будете отвечать со всей строгостью перед Революционным трибуналом!
Но комиссара тут же затолкали, надавали пинков, подзатыльников, оплеух, кто-то ремнем стянул ему руки за спиной, после чего его поволокли куда-то, и больше его баса и не слышно было, а Николаю матросы кричали:
— Ну, давай, раз ты царь, скажи свое умное царское слово! А не скажешь умного, так и то ладно — посмеемся, потешимся вдоволь.
Николай откашлялся и заговорил, когда шум утих:
— Матросы, поднимайте над «Петропавловском» и «Севастополем» Андреевский флаг. Пришло время, большевики должны ответить за страдания, в которые они ввергли всю страну, весь русский народ! Я обращаюсь к вам с этим воззванием, потому что знаю, кто вы: вы — русские крестьяне в душе и по происхождению своему, так давайте посмотрим, что хорошего принесли большевики в деревню. Землю обещанную вам дали? Нет, не дали! Наоборот, ездят с пулеметами по деревням и отбирают у поселян то, что они своим тяжким трудом добыли, а когда возражают им крестьяне, как это в Тамбовской губернии было, в Сибири, расстреливают мужиков, чтобы другим неповадно было свое добро беречь. Нужно смести большевистскую власть, а на её месте восстановить прежнее правление. Но если не хотите царя, решать будем, кто будет страной управлять, лишь бы не эти изверги правили. Рабочие Петрограда только и ждут, когда вы подниметесь. У них, безоружных, сил не хватит большевиков прогнать. У вас же — бетонные форты, корабли с двенадцатидюймовыми пушками, пулеметов, слышал, в Кронштадте не меньше ста, боеприпасов на несколько месяцев боев хватит. Что до продовольствия, которого у вас немного, то затребуем хлеб, масло, тушенку из-за границы, которая с радостью вам помогать будет, потому что во всем мире большевикам объявлен бойкот. Нас будет приветствовать вся Европа! Флотилии иностранных государств, броненосцы, фрегаты, субмарины — все к Кронштадту пойдут! Поднимайте флаг восстания, братья-матросы!
Николай говорил горячо, убежденный в верности каждого слова, посылаемого в чернобушлатную толпу моряков. Вот он кончил, а матросы молчали, и Николаю показалось, что многие из них все ещё недоверчиво улыбаются, и отчаянье пронзило его сердце острой болью. И вдруг — точно чайка прокричала диковато и пронзительно:
— Полундра-а! Даешь бузу, братва-а-а!
И тут же ожила черная масса бушлатов, задвигалась, взлетели над головами руки со сжатыми кулаками, полетели вверх бескозырки.
— Даешь!!
— Даешь!!
— Пустим кровь коммунякам, чтоб знали, как наши гнезда разорять!
— Только царя нам не надобно! Сами править будем! Анархия — мать порядка! Не нужны нам царские городовые да пристава!
— А этого Николашку из теятра в куль зашить да и в воду! Никакой он не царь! Тот с бородой ходил, как крестьянин русский, а этот с лицом босым!
— Не надо в куль. Пусть тоже с нами будет, может, на что и сгодится! А мы сейчас свой ревком создадим! Давай, братва-мареманы, раз такая буза заварилась, ревком выбирать! Он главным в Кронштадте и на фортах станет!
И сразу же стали называться имена матросов, чтобы составили революционный комитет, а Николай, Лузгин и Лиходеев, протиснувшись через толпу матросов, прошли в каюту командира корабля. Скоро по его зову явились офицеры, смотревшие на Николая с нескрываемым восхищением и любовью.
— Ну, господа офицеры, — теперь я могу обращаться к вам по старинке, все ли собрались? — спросил Лиходеев, оглядывая собравшихся.
Оказалось, что пришли не все — кое-кто из офицеров или не поверил в то, что на линкор явился сам бывший император, или не решился участвовать в восстании, расценивая его как авантюру.
— Таких немедленно изолируйте, — мрачно сказал Николай, глядя на сцепленные на столе руки, и тут же по знаку Лиходеева один из офицеров вышел из каюты, а Романов продолжал говорить: — Господа офицеры, это очень хорошо, что матросская стихия не слишком доверилась мне, хоть мне и удалось зажечь в их душах желание восстать. Пусть будет действовать их Революционный комитет. Это — только ширма для нас, мы будем главарями, но, чтобы поднять на бунт весь город, крепость, действия матросов, их самодеятельность куда важнее наших уговоров. Уверен, что они ни меня, ни вас не слишком любят. Мы для них все те же баре, господа, а русский мужик по природе своей хозяин и немного… анархист. Пусть матросы сами продолжат начатое на палубе «Петропавловска», мы же станем держать все их действия под контролем. Какие будут предложения?
Проведя рукой по волосам, заговорил Лиходеев:
— Нужно послать в Петроград представителей от личного состава линкоров, к рабочим. Дадим инструкции, чтобы вернулись из Питера и рассказали всем, что трудовой народ города просит от кронштадтских моряков помощи. Уверен, это послужит призывом ко всеобщему восстанию.
— Прекрасно, Андрей Ильич, — сказал Николай, — пошлите таких незамедлительно, только выберите тех, кому доверяете сами и кому доверяют матросы. Еще что можем сделать?
Подумав, снова слово взял Лиходеев:
— Артиллерия кораблей — аргумент в борьбе с большевиками веский. Но нужно полностью подчинить восставшим крепостную артиллерию. Я сам займусь агитацией генерала Козловского, её главного начальника.
Сразу после него заговорил Николай:
— Лед Невы каждый день ломает ледокол «Ермак», подчиненный большевикам. Уверен, что когда восстание разгорится, красные части попытаются взять крепость штурмом, и, покуда корабли скованы льдом, а по самому льду можно дойти до Кронштадта, как по мосту, предлагаю устроить захват ледокола. Он пробьется к нам и взломает лед вокруг острова Котлин и всех фортов. В таком случае мы будем совершенно неуязвимы для живой силы красных. Я знаю, что у большевиков есть эскадрилья боевых аэропланов, способных забросать нас бомбами…
