— Ведь ради этого собрались, а не на этого лоботряса голожопого, на Пашку смотреть!
И тут же форсистой походочкой, сложив на груди руки, на середину помещения вышла бойкая девушка, и каблуки её ботинок стали отбивать лихую чечетку. Девушка же заголосила:
Милка милого любила, спать с собою уложила Он лежал, лежал, лежал, прыг в окно — и сбежал!
Некоторые поддержали девушку, подхватили припев неприличной частушки, но другие зашикали на них:
— Все, кончайте балаган! Наплясались уже, теперь серьезно говорить будем!
Принесли самовар, от которого по прохладному полуподвалу потекло веселящее тепло, загремели стаканы толстого стекла, явились на большом столе нехитрые закуски, зеленые бутылки с водкой. Анастасия, сидевшая рядом с Власом, который щедро лил чай в её стакан и с суровостью начальника прислушивался к речам комсомольцев, говоривших о любви горячо и открыто, будто от ярости произносимых о любви слов зависело их счастье, слушала этих простых людей с истинным удовольствием. Только со своими сестрами она, и то лишь иногда, позволяла себе откровенные беседы об отношениях женщин и мужчин, а теперь говорили все, даже собравшиеся здесь парни. Некоторые призывали освободиться от старых семейных пут и жить друг с другом в любви открыто и никого не стесняясь, менять возлюбленных просто, без истерик и скандалов, как меняют сношенные сапоги или портянки. Но другие на таких кричали, говорили, что пока так жить нельзя, потому что коммунизм ещё не полностью построен, а когда все будет общим, то можно и попробовать. В общем, революционная свобода сделала свое — любиться можно было просто, без затей, без церкви, без согласия родителей, а лишь по личному согласию влюбленных. И Анастасия замечала, что собравшиеся здесь парни и девушки сидят парами, многие в обнимку, и смелыми, открытыми поцелуями сопровождался этот диспут — все было давно уж решено и опробовано в жизни.
Анастасия в сопровождении Власа выходила на улицу пораженная тем, что ей довелось услышать. Она, так рвавшаяся к любви, теперь боялась этой свободы, потому что хоть и желала выйти замуж, но хотела привязать к себе мужа надолго, на всю жизнь, потому что царская её природа тайно шептала девушке о необходимости подчинить себе мужчину. Здесь же все получалось по-другому…
— Влас, а вы тоже считаете, что известные отношения мужчин и женщин должны быть свободны? — спросила Анастасия, когда из двора, где был полуподвал, они вышли на проспект.
Он стоял без шапки, и густые льняные волосы двадцатипятилетнего голубоглазого парня ерошились от свежего весеннего ветра.
— Да что вы? — улыбнулся он. — Свобода в браке — это блажь, которая забудется всеми этими юнцами очень скоро. Якрепко жениться хочу, на всю жизнь… — и добавил, как-то озабоченно посмотрев по сторонам: — Давайте немного подальше отойдем. Сейчас за мной автомобиль приедет, служебный. Неудобно как-то будет, если увидят. Скажут после — комсомольский секретарь так обуржуился. А я уже привык к «мотору». Вы со мною, Настя, не прокатитесь по городу немного? Ну честное слово, я не буду настаивать на свободной любви. Едем?
Анастасия посмотрела на комсомольского вожака чуть насмешливо и с удовольствием сказала:
— Что ж, я согласна.
В тот июньский вечер двадцать третьего года, когда в гостиной квартиры Романовых собрались все члены семьи, Николай, нервно поднося ко рту папиросу, не замечая, как роняет пепел на ковер, бегал вокруг стола, за которым сидели его домочадцы, и почти кричал:
— Дочери, милые вы мои, да что же вы делаете с нами — со мной и матерью! Да как же можно было так гнусно распорядиться собой, вначале заведя шашни с этими коммунистами, а потом пообещав им руку и сердце?
Татьяна, смелая от знания того, что теперь, когда их трое, когда отец не посмеет отказать им всем, сумела вставить слово:
— Нет, папа, вначале были 'рука и сердце', а уж потом то, что ты называешь словом 'шашни'.
— Да это все равно, все равно, — хватался за голову бывший император. — Когда-то я выстрелом из маузера разрушил связь Маши и этого низкородного поручика, теперь же вы мне предлагаете стать тестем глумящихся над Россией извергов. Прекрасно, вы мне обещаете законный брак через запись в какой-то мерзкой муниципальной книге регистрации, но даже не венчание, не церковную санкцию, не таинство! Ну подождали бы ещё немного! Если бы я полностью уверился в том, что никогда уже не стану правителем России, то непременно бы увез вас за границу, где вы…
Ольга резко, гордо встала из-за стола, с негодованием глядя на отца, сказала:
— Больше поединков не будет! Мы свободны в выборе мужей, и мы их выбрали. Разговоры о загранице за этим вот столом звучат давно, но только никто из нас их больше не хочет слушать! Если вы не дадите свое согласие на брак своих троих дочерей, то мы не станем спрашивать вашего разрешения. И я скажу за всех — мы прежде были несчастны по причине нашего… высокого происхождения. Когда-то нам было лестно, что мы являемся дочерьми русского царя, теперь же это только тяготит нас. Мы — не свободны, но хотим наконец обрести свободу.
И вдруг Николай почувствовал, что бессилен противостоять им.
'На самом деле, — вдруг остановился он, потирая вспотевший лоб, девочки стремятся выйти замуж, ну да и Бог с ними. Разве я не страдал от того, что одинокой осталась Маша только из-за меня одного? Нужно наконец забыть, что ты — бывший император. Все твердят мне об этом, ведь царственность не в том, чтобы являться манекеном в горностаевой мантии, и не в присутствии царственной крови в жилах — я видел немало дурных людей, имевших августейших предков. Мне, всем нам нужно опроститься до того, чтобы попытаться стать лучшими в России, не нося при этом громких титулов. И вот пришел тот самый момент. Дочери мои подвигли меня к нему, я даю согласие на их брак, но при помощи своего опрощения и новых родственных связей не перестаю надеяться, что стану когда-нибудь правителем России'.
— Я согласен, — сказал Николай очень тихо и, пробежав взглядом по лицам дочерей, сидевшего здесь же Алеши и даже Александры Федоровны, увидел, как осветились их лица чувством благодарности к нему, отцу, главе семьи и монарху.
Почти сразу после объявления войны немцам одним лишь росчерком пера он запретил продажу спиртных напитков — вековечной беды и соблазна простого русского люда, и сделал это Николай несмотря на неизбежные финансовые потери, но зная, что народ поймет и примет эту меру. И люди на самом деле поняли и приняли её.
Он понимает необходимость своего личного присутствия подле нуждающегося в нем, в его внимании народа, и он — везде. На заводах, в госпиталях и лазаретах, при отправлении полков на фронт, напутствуя войска. С октября 1914 года начинает ездить в Ставку верховного главнокомандующего, которым был дядя царя, старейший в царском роду великий князь Николай Николаевич.
Нет, он не претендует в Ставке на вмешательство в стратегию — он просто хочет знать, как идут дела, и, главное, понимает необходимость своего присутствия неподалеку от фронта, где льется кровь. Николай как бы разделяет с другими тяготы войны, опасности. Позднее он станет возить в Ставку и на фронт, по воинским частям, своего Алешу, которому присвоят звание ефрейтора. Мать будет страшно волноваться за сына, но воля отца останется непоколеблена её сетованиями — царь воодушевлял войска присутствием рядом с собой наследника, и железная походная кровать Алеши стояла в Ставке подле его кровати.
И уже с первых отъездов Николая из Петербурга начнется переписка между Ники и Аликс, которая даст возможность увидеть, как любили друг друга эти супруги, прожившие вместе два десятка лет.
'Так грустно в церкви без тебя, — напишет мужу Аликс 21сентября 1914 года. — Прощай, милушка, мои молитвы и думы следуют за тобой повсюду. Благословляю и целую тебя без конца, каждое дорогое, любимое местечко'.
А в другом письме к мужу Александра Федоровна, прощаясь с Николаем, писала: 'Прощай, моя птичка, благословляю и целую тебя горячо и с любовью. Навсегда твое старое солнышко'. Обыкновенно же царица называла Николая в письмах так: 'родная моя душка', 'мое дорогое сокровище', 'мой любимый', «драгоценный», 'мой родной голубчик', 'родная моя птичка'.
Николай отвечал жене в таком же теплом, ласковом тоне искренне любящего и очень скучающего мужа: 'Возлюбленная моя, часто-часто целую тебя, потому что теперь я очень свободен и имею время подумать о моей женушке и семействе. Надеюсь, ты не страдаешь от той мерзкой боли в челюсти и не
