Мне вдруг пришло в голову, что Леону пришелся бы по душе устрашающий эффект, который может произвести этот одинокий, зловещий остаток его земного существования, если кинуть его сверху на толпу. Может, эта шутка покажется отвратительной, богомерзкой и даже нелепой, если вырвать ее из контекста; но, окруженный противоестественным, безумным насилием, я счел эту мысль вполне уместной.
Пинком ноги я отправил вниз останки необычного маленького человека, ставшего моим настоящим другом с минуты прибытия на корабль Малкольма, — отправил, чтобы помочь ему сыграть последнюю шутку над миром.
Глава 39
Я мало что могу рассказать о нашем бегстве и о том, как мы удалялись на безопасное расстояние. Шок притупил мои чувства. Мы вернулись на борт, и задраенный люк вместе с реактивацией полной голографической проекции вокруг корабля отбросили «трутней», так что мы смогли без приключений долететь до побережья и нырнуть в Малаккский пролив. Но факт оставался фактом: четверо из нас были замечены и, без сомнения, опознаны. Плохо было уже одно то, что спутник засек Слейтона; но, опознав Ларису, наши противники станут задавать неудобные вопросы о Малкольме и, возможно, об острове Сент-Кильда, так как с неизбежностью обнаружится, что им владеет все тот же Малкольм. Но ни эта угроза, ни глубокая скорбь по погибшему Тарбеллу не повлияли на решение Малкольма оставаться поблизости от Куала-Лумпура до тех пор, пока мы не узнаем, куда направился Эшкол, ныне столь серьезно вооруженный.
Мы настроили все корабельные системы на отслеживание передвижений морского и воздушного транспорта, гражданского и военного. Мы перехватывали частные разговоры по сотовым телефонам, электронную почту, закрытые сайты Интернета, даже радиопередатчики небольших коммерческих рыболовных судов. Эшкол мог быть где угодно в Малайзии, но раз он здесь, то неизбежно проявит себя, тронувшись с места, чтобы покинуть страну, и Малкольм желал, чтобы мы ни на миг не упускали его из виду.
Поначалу я участвовал в этом, не особо вникая и скрепя сердцем. Обстоятельства смерти Тарбелла, как и смерть Макса, обнажили ту сторону поведения человека, дурнее которой я не встречал даже за все годы изучения привычек преступников. Но если смерть Макса побудила меня к поиску ее объяснения и к мести тем, кто грубо злоупотребляет властью, то судьба Леона подтвердила давнюю догадку о том, что участие в играх с подобными ставками, даже продиктованное лучшими намерениями, не просто навлекает гибель, но и развращает. А если вкратце, трагические события, что мы сейчас переживали, порождены коллективными желаниями, владевшими всеми игроками, вожделевшими торжества собственных принципов, а не одним лишь Довом Эшколом.
— Так что ты сказал, Гидеон? — спросила Лариса в постели, в моей каюте, после двенадцати часов относительно молчаливого дежурства в башне. — Что мы ничуть не лучше Эшкола?
— Нет, — сказал я, пораженный некорректностью упрощения. — Но ты не можешь отрицать, что если бы мы не влезли во все это, то его бы тихо замучили в кегельбане Сайда. А что, если Малкольм не ухватился бы за дело с фотографиями Сталина? Эшкол просто продолжал бы делать то, что делают сотни агентов разведки каждый день. И не было бы никакого кризиса.
Лариса села.
— Я никогда не видела особого проку в 'что было бы, если бы', — твердо произнесла она — Понятие добродетели в подобных ситуациях весьма относительно, как и во всех случаях, когда решаются вопросы власти и силы. И, выражаясь относительно, я хочу сказать, что во всей этой заварухе мы единственные, кто хотя бы пытается делать что-то хорошее.
Я уставился в потолок.
— Как там было в том изречении — весь вред в мире от добрых людей?
Лариса рассердилась еще пуще. Возможно, думал я, в глубине души она со мной согласна.
— Чтобы верно понимать такие изречения, важно знать, кто их автор.
— Кажется, это был Генри Адамс,[10] — ответил я, — кто, как известно, всю свою жизнь оставался лишь наблюдателем властных игр. В отличие от своих предков.
— Точно, — Лариса снова прилегла, изо всех сил пытаясь задуть искру непонимания между нами. — Дело не в том, что Леон погиб, Гидеон, а в том, что на его месте мог оказаться любой. — Она ласково улыбнулась. — Смерть его была так схожа с прочими. Конечно, так типично…
Я усмехнулся вместе с ней, тихо и грустно.
— Он был неподражаем. Даже получая удовольствие, он делал это с таким пренебрежением! Кстати… — Я повернулся на бок, и мое лицо оказалось так близко к лицу Ларисы. — Никому не случилось выяснить, откуда он родом? Я пару раз спрашивал, но он все уходил от ответа.
— Однажды он рассказывал мне, — ответила Лариса, — вот только не знаю, сколько здесь правды. Это было сразу после того, как он присоединился к нам, и, думаю, он пытался соблазнить меня, вызвав сочувствие. Видит бог, если бы не секс, он бы в жизни мне этого не поведал. Он заявил, что его мать была сибирской проституткой во Владивостоке, а отец — командированный из Англии руководитель телекоммуникационной компании. Мать была убита во время русской бомбежки. После этого бабушка увезла его в Индонезию, подальше от войны, и оплачивала его обучение, работая на конвейере по производству микрочипов. В итоге это ее и убило. Он принялся воровать, а позднее — подделывать документы, чтобы закончить образование.
— М-да, — прикинул я, — это объясняет довольно многое в его взглядах. А если это и неправда, то лишь он один был способен такое выдумать…
Лариса не могла не задать мне вопрос — хотя, может быть, предпочла бы не спрашивать:
— Так что, это теперь для тебя проблема? Что же нам делать дальше?
Я задумался на несколько минут.
— Не отрицаю, у меня и вправду есть кое-какие вопросы, — наконец высказался я. — Но также я знаю, что раз уж эта ситуация сложилась не без нашего участия, то и разгребать ее тоже нам. Может, нам и вовсе не стоило вмешиваться во все это, но дела не пойдут лучше, если мы теперь просто возьмем да и выйдем из игры.
Лариса притянула меня к себе.
— И правда…
Не думаю, что она утешилась моими высокими словами. Меня-то они точно не успокоили. Наша беседа зашла в тупик, и я с облегчением услышал донесшийся из динамиков голос Малкольма, приглашающий всех присоединиться к нему на баке корабля. Похоже, мы все же нашли того, за кем гнались так упорно. Пока мы с Ларисой пробежали все коридоры, корабль на хорошей скорости рвался к поверхности воды, и мы присоединились к остальным (один лишь Жюльен замешкался в лаборатории) в самое время, чтобы полюбоваться, как он взмывает к небесам над проливом. И тут-то приподнятому настроению, внушенному голосом Малкольма, пришел конец.
Воды прямо под нами кишели американскими военными кораблями, которые не замедлили начать обстрел. Наши электромагнитные поля отклоняли снаряды, либо подрывали их на безопасном расстоянии, и все же оставалось неясным, как флот смог засечь нас.
— Они умнеют на глазах, — сказал обеспокоенный Слейтон, с пульта управления ведущий корабль под градом огня. — Они отследили колебания, исходящие от корабля в воде, и возмущения воздуха, отражаемого нашей поверхностью, а затем начали ковровую бомбардировку.
— Но разве они не рискуют задеть друг друга? — спросил я. — Или другие корабли, что окажутся поблизости?
— Конечно, — сказал Малкольм, придвигая свое кресло ближе к полковнику. — Но им важней не упустить нас, — и это неудивительно.
На миг я замер в недоумении, но Эли быстро объяснил:
— Около четверти часа назад мы засекли армейские радиопереговоры, что кто-то удрал на бомбардировщике «Б-2». Самолет простаивал на дальнем аэродроме, потому что единственный малайский пилот, который умел на нем летать, был убит. В любом случае, там у них в эфире царит страшная паника и сумятица насчет ядерного устройства.
— Эшкол, — сказала Лариса. — Этот поганец еще и летать умеет?
— Он — настоящий секретный агент, — кивнул Иона. — Мы у него на хвосте, но малайцы говорили и о вас, четверых, и о том, что они видели на нашем корабле. Американцы, судя по их переговорам, пришли к выводу, что таинственный корабль, о котором они слышали и который с переменным успехом пытаются настигнуть все эти месяцы, как-то связан и с похищением «Б-2». Похоже, в этот раз будет жарко.
— Но почему? — спросил я. — Они не могут нас выследить.
— Нет, — продолжал Иона, — но мы должны гнаться за самолетом Эшкола, а это…
— А это старая американская модель, — продолжил Слейтон, — и даже когда он был у них на вооружении, американцы знали, как пресечь работу его систем «стелс». Они думают, что наш корабль сопровождает Эшкола, а не преследует его. Они зафиксируются на нем и будут отслеживать воздушные возмущения, которые они засекли при нашем вылете из моря.
— А нам непременно надо оставаться так близко от Эшкола? — спросила Лариса. — Мы можем следить за ним и из стратосферы, раз такое дело…
— Ага, и где мы будем слишком далеко, чтобы помешать ему совершить непоправимое, — обрубил Малкольм.
Лариса кивком признала его правоту.
— Тогда мы просто собьем его.
— Американцы, может, и готовы рисковать радиоактивным выбросом, — ответил Малкольм, — но я — нет. Нет, сестрица, на этот раз, боюсь, эти кретины нас поимели. Временно.
— Временно? — спросил я, встревоженный его признанием преходящих трудностей куда больше, чем гремящими вокруг взрывами. — Что вы имеете в виду? И что мы сможем сделать потом?
— Зависит от ядерного устройства Эшкола, — сказал Эли. — Жюльен как раз изучает его чертежи. Если в нем есть электронные компоненты, которые можно аккуратно вывести из строя…
— …и которые есть, как мы знаем, в его самолете, — добавил Иона.
— …тогда, — закончил Эли, — мы сможем сбить его импульсом.
— Импульсом? — переспросил я, восприняв это слово поначалу в его психологическом значении, но затем припомнил тип корабля, на котором летел. — А, электромагнитным импульсом, — произнес я, вздохнув с облегчением при мысли о том, что у нас все же имеется шанс на победу.
Это чувство усилилось, когда Жюльен внезапно ворвался в коридор.
—
Глава 40
В следующие несколько часов надежды, что породил замечательный план моих товарищей, разбились вдребезги о неистощимое коварство Эшкола. Скоро стало ясно, что его
