себе всякие проблемы, но удачно вас провел. И только когда вы назвали имя убитого… — Он вытащил шелковый носовой платок и промокнул лоб. — У меня больное сердце, инспектор… я не мог предусмотреть, что оно выдаст мою слабость. Воображаемые проблемы приобрели угрожающий и страшный характер. Дрисколл, по моему согласию, обещал доставить мне рукопись и теперь был убит. Даже сейчас я должен сделать вывод, что из-за нее он и поплатился жизнью. Я с ужасом подумал, что и сам могу оказаться замешанным в это дело как какой-нибудь соучастник. В дело об убийстве! — Он содрогнулся. — Как я сказал, инспектор, я книжный, кабинетный человек. Это отвратительное преступление… Я не знал, каким образом оно может напрямую касаться меня, но опасность этого присутствовала. И где же тогда рукопись? Вы не обнаружили ее на теле убитого. И я понял, что вы вообще ее не нашли. Я готов был о ней забыть. Вы видели, больше того — я не намеревался разыскивать ее, потому что поиски могли обнаружить какие-либо улики, которые привели бы ко мне.
— Пока что все понятно, — сказал доктор. — Что было потом?
Рэмпоул был озадачен. Если уж доктор на чем-то упорно настаивал, то это на том, что Дрисколл никогда бы и не подумал передавать рукопись Эрбору. Но вот он сидит, важно кивает и пристально смотрит своими проницательными глазами на коллекционера, как будто верит каждому его слову. И Рэмпоул, в свою очередь, был готов верить Эрбору. Было лишь одно объяснение — Дрисколл в момент полной паники сделал Эрбору предложение, опасность которого он понял на следующий день, когда более или менее успокоился, и тут же решил отказаться от этой безумной идеи…
— А сейчас, — сказал Эрбор, старательно откашлявшись, — сейчас, инспектор, я перехожу к самой странной и невероятной части своего рассказа. Учитывая мое слабое сердце, можно считать просто чудом, что я еще не умер. Если бы вы только могли себе представить…
— Сразу после того, как вы ушли из помещения охраны, — медленно перебил его доктор, — вы страшно испугались за свою жизнь, и этот страх заставил вас в полной панике уехать в Голдерс-Грин. Что же это было?
Эрбор убрал платок в карман пальто, казалось, он приближается к решительному и рискованному моменту своего рассказа и медлит, как на краю пропасти, придерживая очки.
— Инспектор, — сказал он, — прежде чем я расскажу вам то, что вы сочтете невероятным, позвольте задать вам вопрос. Уверяю вас, — он умоляюще протянул руку, когда доктор задвигался в кресле, — я не намерен отвлечь ваше внимание… Кто присутствовал в той комнате, где вы допрашивали меня?
Доктор Фелл серьезно посмотрел на него:
— Когда мы с вами беседовали?
— Да!
— Гм… Там был Хэдли, мой… мой коллега, мистер Рэмпоул, которого вы здесь видите, генерал Мейсон и сэр Уильям… Хотя постойте! Я ошибся. Биттона там не было, он поднялся в квартиру Мейсона, чтобы мы могли допросить вас… Словом, он поднялся к Мейсону. Да. Нас было там четверо.
Эрбор с испугом смотрел на него.
— Биттон находился в Тауэре?!
— Да, да. Но его не было в комнате. Продолжайте.
— Еще один вопрос, — осторожно проговорил Эрбор. — Э… Что я хотел сказать? Ах да, это скорее впечатление, чем вопрос. Разговор по телефону — это в некотором смысле, если отбросить в сторону механические шумы, все равно что разговор с человеком в полной темноте. Вы меня понимаете, инспектор? Вы слышите только его голос. При этом отсутствуют личность говорящего, его внешность, которые отвлекают вас от ощущения голоса как такового. Если вы слышите чей-то голос по телефону, не зная говорящего, позднее, когда вы встречаетесь с говорившим, вы даже можете не узнать его, потому что его внешность или его личность в более широком смысле могут нарушить то впечатление, которое вы составили о нем только по его голосу. Но если вы слышали его в темноте…
— Думаю, я вас понимаю.
— А! Я опасался, инспектор, что неуловимость этого момента, который я пытаюсь… так сказать, не будет полностью оценена полицией, — с явным облегчением сказал Эрбор. — Я боялся показаться смешным и даже вызвать подозрение. — Он с трудом перевел дух. — Очень хорошо. Вы помните, что после допроса вы отпустили меня и я вышел.
Дверь комнаты, где вы меня допрашивали, была прикрыта неплотно. В арке было очень темно, все было затянуто туманом. Я стоял у двери, дожидаясь, чтобы глаза освоились с мраком, и поплотнее закутываясь в шарф. К тому же я был испуган, признаю это. Мне с трудом удалось более или менее спокойно выйти из комнаты. В арке стоял часовой, но на некотором расстоянии от меня. Я слышал, как он разговаривал с кем-то, кто находился в той комнате, из которой я только что вышел, до меня доносились звуки неразборчивых слов…
Затем, инспектор, — Эрбор всем телом подался вперед и судорожно сжал кулаки, — я пережил самое страшное потрясение за всю мою жизнь. В комнате я этого не заметил, вероятно, потому, что впечатление от внешнего вида говоривших со мной людей перевешивало впечатление от слышанного по телефону голоса, если можно так выразиться. Но…
Когда я стоял там, в темноте, до меня донесся из комнаты голос. Он звучал не очень громко, чуть громче шепота или бормотания. Но я понял, что голос, который я слышу из комнаты, — это голос того самого человека, который разговаривал со мной по телефону накануне и предложил мне купить рукопись По.
Глава 19
В АРКЕ КРОВАВОЙ БАШНИ
Казалось, это поразительное сообщение не произвело на доктора Фелла никакого впечатления. Он не двинулся и даже глазом не моргнул. Он по-прежнему пристально смотрел на Эрбора своими замечательно острыми маленькими глазками, слегка наклонившись вперед и опираясь подбородком на трость.
— Полагаю, — наконец сказал доктор, — этот голос действительно доносился из комнаты?
— А как же! Конечно. Вокруг не было никого, кто говорил бы, и слова обращались не ко мне; мне показалось, что я услышал просто обрывок какого-то разговора.
— Что говорил этот голос?
Эрбор снова заерзал:
— Я понимаю, инспектор, что вы мне не поверите, но я не могу этого сказать. Я был испуган чуть ли не до смерти, но не могу вспомнить, что он говорил. Вы должны понять, каким это было ужасом — услышать тот голос… — Его пальцы опять судорожно стиснулись. — Прежде всего, это было подобно тому, что ты слышишь человека с того света, голос человека, который умер. Я готов был поклясться, что голос, который говорил со мной по телефону, принадлежал племяннику Биттона. Затем выяснилось, что племянник Биттона мертв. И вдруг этот страшный голос… Послушайте, инспектор. Я говорил, что, по-видимому, голос по телефону был изменен, собственно, он звучал глуше. И я соотнес его с Дрисколлом. Но то был тот самый голос, который я слышал по телефону. Сейчас я в этом совершенно уверен. Я не знаю, что он сказал. Знаю только, что я оперся рукой о стену, гадая, уж не сошел ли я с ума. Я пытался представить себе всех, с кем разговаривал в комнате, и оказалось, что я едва помню, кто там был. Я не мог вспомнить, кто говорил, а кто хранил молчание; я просто не мог себе представить, кто из вас произнес те слова, которые я слышал.
Попытайтесь представить, каково было мое состояние. Вдруг все встало с ног на голову. В той комнате я только что разговаривал с… определенно с преступником и, по всей видимости, даже с убийцей! Я вполне откровенно рассказал о том, что являюсь собственником рукописи. И кто-то из вас (я забыл, кто именно) пояснил, что, если бы я нанял вора украсть принадлежащую мне вещь, он мог ожидать денег только за саму кражу, а вовсе не ту огромную сумму, которую я ему пообещал бы… Я подумал… Честнее будет сказать, что я вообще был не в состоянии рассуждать. Я полностью поддался панике. Не зная почему, я с уверенностью сделал заключение, что Дрисколла убил этот «голос». Я просто сходил с ума от страха, но что еще хуже, если верить своим ушам, голос принадлежал одному из полицейских!
Иначе бы я тут же вернулся и во всем признался вам. Но меня приводили в ужас как мысль обратиться к полиции за помощью, так и мысль о том, что полиция может быть против меня. Думаю, я
