– Мы прервали вас, доктор Эбер, – заговорил по-английски д'Андрье. – Вернемся к человеку, которого убили в Марселе. Меня это заинтересовало… Виргинские в этом портсигаре, мистер Миддлтон, а турецкие в другом… Особенно из-за легенды.
– Легенды? – переспросил Рэмсден.
– Мне следовало сказать – из-за суеверия. В отличие от большинства моих соотечественников я немного попутешествовал и знаю страну, где распространено одно неприятное суеверие. Там считают, что быть пронзенным рогом единорога – судьба предателя.
Я медленно окинул группу взглядом. Хейуорд вынул изо рта сигару и выпрямился. На лице Миддлтона возбуждение боролось с сомнением – казалось, ему хочется верить в происходящее, но он считает это шуткой. Эбер презрительно отмахнулся. Наш хозяин рассматривал бокал на просвет, а Рэмсден поднес свой бокал к губам. Старый Г. М., который расположился на диване в стиле ампир и не произнес ни слова с тех пор, как мы вошли в комнату, оставался бесстрастным, как играющий в покер Будда. Бурное течение Луары заставляло позвякивать хрустальные подвески на стене.
Внезапно Рэмсден поставил бокал и обернулся.
– Вам лучше взять дело в свои руки, Мерривейл, – сказал он. – Этот парень знает слишком много.
– Угу. Начинаю думать, сынок, что мне пора этим заняться. – Г. М. посмотрел на Эбера и ткнул в его сторону черенком трубки. – Пока я слушал вас, док, мне пришло в голову, что вы делаете очень странные выводы. «Фламанд убийца», – заявили вы. «Почему?» – спросили мы. «Потому что жертва умерла от раны, которая не могла быть нанесена человеком, а только рогом животного». Тогда почему вы приписываете это Фламанду?
Доктор колебался.
– Тут нет особого секрета. Существует публикация в газетах. Возможно, вы читали? Я спрашиваю потому, что это может оказаться интересным. Убитый был англичанином.
В голове у меня мелькнуло имя из газетной статьи: «…месье Гилберт Драммонд, лондонский адвокат. Брата месье Драммонда, также проживающего в Лондоне, уведомили о печальном событии». Драммонд… Брат… Брат Харви?
– Его звали Гилберт Драммонд, Г. М., – вмешался я. – Не был ли он родственником…
– Всего лишь братом, – ответил Г. М. после паузы. Опустив голову, он ерошил несколько оставшихся на висках волосков. – Не удивляюсь, Кен, что одно знакомое нам лицо очень расстроено.
– Что все это значит? – довольно резко осведомился наш хозяин.
– О, всего лишь маленькое личное дело. Давайте продолжим…
– Значит, вы знали месье Гилберта Драммонда? – вмешался Эбер, блеснув стеклами очков. – Думаю, сэр, мы слишком торопимся. Вам не кажется странным, что человек, знавший месье Драммонда, так удачно появляется из темноты, когда наш самолет приземлился?
– По-вашему, я Фламанд? – добродушно отозвался Г. М. – Хо-хо-хо! Впрочем, у меня нет возражений. Я только терпеливо прошу объяснить мою вину. Почему вы утверждаете, что это убийство совершил Фламанд, когда сами сказали, что его могло совершить только животное?
Эбер скрестил руки на груди.
– Потому что, друг мой, существует одна деталь, которая не попала в прессу. Отчет гласил, что жертва перед смертью повторяла одно слово – «единорог». Это неправда. Гилберт Драммонд произнес еще три слова по-французски, прежде чем умереть в машине скорой помощи. Когда его спросили, кто на него напал, он четко произнес: «Это был Фламанд». – «Вы имеете в виду знаменитого преступника?» Он кивнул и… – Эбер сделал выразительный жест, – покинул этот мир. Было чудо, что он прожил даже минуту.
Доктор кратко изложил содержание газетного отчета. Он описал человека, сидящего прислонившись к фонарному столбу в парке возле Променад дю Прадо, в рваной одежде, со сломанной правой рукой и синеватой дыркой между глазами.
– Я осмотрел его. Пулевое отверстие? Нет, нет, нет! – горячо воскликнул Эбер. – Я хорошо знаю пулевые отверстия. Во-первых, оно было слишком большим для пули любого калибра. Настолько большим, что такая пуля попросту разнесла бы ему затылок. Во-вторых, я не нашел пулю в ране. В-третьих, я обнаружил доказательство (избавлю вас от неприятных подробностей), что после проникновения из раны что-то извлекли. Какое-то чистое острие вонзилось в голову ровно на шесть дюймов.
– Господи! – воскликнул Хейуорд, приподнявшись со стула.
Наш хозяин ничего не сказал. Но его глаза блестели, а сморщенное лицо выпятилось вперед, словно он прислушивался к военной музыке.
– Во что же я втянул Эльзу? – заговорил Миддлтон. – Не возражаете сообщить нам, в какой степени все это на уровне?
– Что бы вы под этим ни подразумевали, сэр, это правда. – Презрительно пожав плечами, Эбер повернулся к Г. М.: – Поскольку с другой стороны парка находилась мясная лавка, доктор Мелисс предположил, что это был топор с острием.
Я заметил, что Рэмсден посматривает в углы комнаты.
– Топор с острием? – переспросил он. – Вы имеете в виду средневековое оружие вроде алебарды? Знаете, Ричард Львиное Сердце и так далее… В общественном парке? Чушь!
– Очевидно, сэр Джордж говорит о боевом топоре, – задумчиво промолвил д'Андрье. – Это почти то же самое. Край топора использовали как рубящее оружие, но на противоположном конце находилось железное острие, которое применяли в ближнем бою. Должен согласиться, что это чушь. Можете вообразить Фламанда рыщущим в поисках жертвы с боевым топором на плече? Это не только непрактично, а почти комично.
– Это было не комично, а ужасно, – тихо сказал Эбер.
Пауза казалась невыносимой…
– Я собирался добавить, – снова заговорил доктор, – что ни о каком топоре с острием не может быть
