– Конечно могу, – без колебаний ответил Мастерс. – Потому что вы сами на это напрашиваетесь. Если бы вы спокойно сидели в вашем клубе или дома с хорошей книгой и занимались тем, что подобает человеку вашего возраста, то не попадали бы в такие истории. Устраивать погром в развлекательном центре! Раздавать туалетную бумагу у входа в кинотеатр!
– Я не раздавал туалетную бумагу, черт побери! Я только сказал…
– А вы, мистер Мак-Фергас?
Шотландец, стоящий к ним спиной, опираясь локтями на каминную полку, был погружен в бездну каледонского[14] раскаяния.
– В меня вселился дьявол, – сокрушенно отозвался он. – На этот раз я не могу сваливать вину на виски.
– Что до вас, сэр Генри, вам послужит уроком, если завтра утром вы обнаружите у вашей двери одного из наших ребят. Говорю прямо, это может стоить вам шести недель тюрьмы.
– Не понимаю, как они смогут меня разоблачить, Мастерс.
– Не понимаете, вот как? – осведомился старший инспектор. – Где ваша шляпа?
Руки Г. М. взметнулись к лысине.
– Вы оставили ее в аркаде, не так ли? А на ней написано ваше имя.
– Я топтал ее! – простонал мистер Мак-Фергас. – В меня вселился дьявол!
– Это во-первых, – продолжал неумолимый Мастерс. – А во-вторых, я позволил вам прийти в «Страну игр» и посмотреть, как я арестую Джо Крота, если он там появится. Но, по-вашему, сколько шансов за то, что он теперь туда придет, если вы разнесли аркаду на мелкие кусочки? Ни… – Он вовремя сдержался, взглянув на Берил и судорожно глотнув. – Ни одного. Факт в том, сэр, что вы и меня втянули в жуткие неприятности.
Несмотря на всю браваду, Г. М. смотрел на Мастерса с видом получающего нагоняй Утенка Доналда.[15]
– Не то чтобы я не мог все уладить, – добавил старший инспектор, тыча пальцем в лицо Г. М. – Я могу и сделаю это, но при одном условии.
– При каком?
– Что вы перестанете строить из себя оскорбленную невинность, – ответил Мастерс, стукнув кулаком по столу, – и дадите мне совет по поводу дела Бьюли.
В дымной комнате с запотевшими стенами, где мистер Мак-Фергас почти проливал слезы под гравюрой хайлендского оленя, воцарилось долгое молчание.
– Шантаж, а? – осведомился наконец Г. М.
– Нет, сэр, это не шантаж.
– А мне это чертовски его напоминает, сынок.
– Если бы у нас не было новой информации, я бы не стал упоминать об этом в тысячный раз. Но похоже, она у нас появилась.
– В самом деле? Что за информация?
– Это, – Мастерс подтолкнул вперед Берил, – мисс Уэст, театральный режиссер, поставивший много пьес с участием мистера Брюса Рэнсома. А этот джентльмен – мистер Деннис Фостер, который… хм!..
– Солиситор[16] мистера Рэнсома, – подсказал Деннис.
Мастерс при всем желании не мог бы сделать более удачного представления, чем первое. Все, связанное со сценой, неизменно привлекало внимание сэра Генри Мерривейла, чьи собственные наклонности в этом направлении иногда приводили к плачевным результатам. Достав из кармана портсигар, Г. М. разглядывал Берил с интересом упыря.
Деннис с тревогой заметил, что Берил бледна как привидение.
– Когда я прислал вам большое досье на Роджера Бьюли, сэр, вы прочитали его? – снова заговорил Мастерс.
– Нет! – упрямо заявил Г. М.
– Бросьте! Давайте играть честно. Прочитали или нет?
– Ну… – Г. М. уставился на черную сигару, которую вертел в пальцах. – Может, я заглянул в него посмотреть, из-за чего полиция устраивает такую суету.
– Помните нашего свидетеля в Торки?
– Рыжеволосая девица по имени Милдред Лайонс, – тут же ответил Г. М. – Машинистка, которой всучили фальшивый десятишиллинговый банкнот. Она заглянула в окно и увидела… много чего.
– Значит, помните?
– Может быть, у меня была причина для запоминания, – задумчиво промолвил Г. М. – Но послушайте, сынок! Какое все это имеет отношение к благородной актерской профессии? Мэм, – обратился он к Берил, принимая величавую позу и отвешивая поклон, насколько позволяло брюхо, – я ваш покорнейший слуга.
– Б-благодарю вас, сэр Генри. – Берил принужденно улыбнулась – ее взгляд оставался настороженным.
Мастерс пресек поток любезностей.
– Какой-то неизвестный автор, – объяснил он, – написал пьесу о Бьюли и прислал ее мистеру Рэнсому. И
