приобрел текст пьесы, они с Марджи прочитали его и сказали, что женская роль паршивая, да и сама пьеса не лучше.
— А вы читали ее, мисс Хэмилтон?
— По-вашему, младшего члена труппы могли попросить прочитать пьесу и высказать о ней свое мнение? Бросьте, Гаргантюа!
— Значит, вы не помните знаменитую сцену с сигарой в газовой камере в Степни?[146]
— Что это был за газ? Если цианид, как в камере смертников в Калифорнии, — это одно, а если обычный газ, которым пользуются на кухне, то его и спичкой не всегда зажжешь — не то что сигарой. И вообще, Гаргантюа, какое отношение имеет пьеса «Шерлок Холмс», написанная в 1899 году, к убийству Мардж прошлой ночью?
— Очень большое, уверяю вас. Вы раньше были хорошо знакомы с Уильямом Истабруком?
— Я знала Уилла, и он мне нравился. Правда, он и тогда прикладывался к бутылке — ну и что из того?
— А Джона Фосдика вы знали?
— Джона Фосдика? Его настоящее имя было Лютер Маккинли — кто-то говорил мне, что он недавно покончил с собой в отеле на Сорок третьей улице. О, мы все знали Джека! Многие думали, что он неравнодушен к подружке Мардж, Бесс Харкнесс, но Мардж бы ничего такого не позволила — она его на дух не переносила. Что касается Уилла Истабрука, то он вроде положил глаз на Мардж. И Грейем Каннингем…
— Вы имеете в виду судью Каннингема?
— Тогда он не был судьей, а к нашей труппе имел отношение только в качестве зрителя. Грейем Каннингем был просто адвокатом с хорошо подвешенным языком, жил в Скардейле[147] и приезжал сюда время от времени — ему было не больше тридцати пяти. Может, он тоже положил глаз на Мардж, а может, и нет — Грейем был хитрой бестией и не болтал о своих делишках. Но какое это имеет отношение к нашему делу?
— Это я тоже хотел бы знать! — рявкнул Спинелли, вскочив на ноги. — Вы сказали, что приближается время объяснений. Не пора ли объяснить кое-что прямо сейчас? Было выдвинуто предположение, что убийство совершено двумя людьми, действовавшими сообща. Это так, маэстро?
— Ну… нет.
— Вы говорите так, словно колеблетесь!
Доктор Фелл выпрямился:
— Тогда я скажу то же самое без колебаний, черт побери! Это преступление, безусловно, дело рук только одного человека. И все же…
— Все же что?
— Предположение о двух сообщниках хотя и ложно, но ближе к истине, чем все остальные. Понимаете, вы забыли о Хансе Вагнере…
— Я думала, речь идет о мэре Вагнере! — воскликнула Энн Уинфилд. — Но не забыли ли вы кое о чем еще?
— Весьма необычно, дорогая, — заметил Бэрри Планкетт, — видеть тебя разыгрывающей великого детектива.
— Я не разыгрываю ни детектива, ни кого другого! Я знаю, что не слишком умна, и не собираюсь притворяться. Но этот Усталый Уилли! Не слишком ли легко вы приняли его за безобидного пьяницу, которым он старается казаться? Если Марджери Вейн могла таить злобу тридцать семь лет, то это был в состоянии делать и кто-то другой. Разве Уилли не мог совершить убийство?
— Мог, — кивнул доктор Фелл. — По-вашему, он его совершил?
— Не смотрите на меня! — завопил лейтенант Спинелли. — А то я за себя не ручаюсь! У меня голова кругом идет — я становлюсь психом!
— Видишь, Энн, ты едва не довела лейтенанта до припадка. Помягче, крошка, иначе его уволокут в психушку.
Кейт Хэмилтон поднялась со стула.
— Я не забыла о Хансе Вагнере, — откликнулась она, — а также о Кристи Мэтьюсоне,[148] Тае Коббе[149] и других звездах бейсбола. Но я не понимаю, зачем мне о них помнить. И я еще хуже, чем лейтенант. Он только становится психом, а я уже спятила. Как этот клоун, который кувыркается вокруг перекладины…
— Только не заводи его, Кейт! — закричал Бэрри Планкетт, ибо она уже к этому приступила. — И не ставь на стол! Он придвинется к краю и…
— Я буду осторожна, Бэрри. Смотри, как он вертится, — совсем как ты! Прости меня, Брайан Бору, но не пора ли вам с Энн громко петь осанну? Если Гаргантюа говорит, что вы невиновны, то вам больше не о чем беспокоиться.
— Не знаю, Кейт. Меня беспокоит не Гаргантюа, а наш Макиавелли с записной книжкой. Если он все еще думает, что я нарядился Гамлетом и пальнул из арбалета, то мне по-прежнему грозит обвинение в убийстве первой степени…
— Кейт! — вскрикнула Энн Уинфилд. — Ты поставила Джоуи слишком близко к краю! Хватай его скорее!
Кейт Хэмилтон сделала доблестное, но бесполезное усилие. Джоуи перекувыркнулся еще раз, свалился со стола и разбился надвое на покрытом линолеумом бетоне.
Шесть человек в «зеленой комнате» погрузились в напряженное молчание. Бэрри Планкетт сидел неподвижно. Кейт Хэмилтон уставилась на разбитую игрушку. Лейтенант Спинелли взмахнул кулаком. Доктор Фелл потянул себя за разбойничий ус. Энн Уинфилд со слезами на глазах собрала обломки и прижала их к груди.
— Ну, — заговорил Филип Нокс, — так кто же, в конце концов, совершил убийство.
Вдалеке часы на церкви пробили два.
Глава 17
ПРАВДА В ПОЛЕ ЗРЕНИЯ?
Часы на столике у кровати показывали половину двенадцатого дня.
Нокс, проснувшись от телефонного звонка в комнате отеля «Грамерси-Хаус», приподнялся на локте, посмотрел на часы и протянул руку к телефону.
Был вторник, 20 апреля. В трубке послышался голос Джуди:
— Доброе утро, Фил! Ты уже встал?
— Только открыл глаза.
— Еще бы — после очередного возвращения из Ричбелла на такси в половине третьего ночи! Но в Нью-Йорке тебе придется привыкнуть обходиться без сна. Я была в офисе уже в девять утра.
— И ты все еще там, Джуди?
— Нет, я в Ричбелле.
— В Ричбелле? Что ты там делаешь?
— Выполняю поручение для журнала. Большой босс полагает, что нам необходима статья «Женский взгляд на преступление», и попросил меня ее подготовить. Я не писатель, как ты, но, по крайней мере, знаю, что нужно нашим читателям. Мне надо взять интервью у нескольких женщин — прежде всего, у Конни Лафарж.
— Конни живет в Фарли — несколькими станциями дальше.
— Знаю, но сейчас она в театре. Ты говорил мне в такси, Фил, что сегодня встречаешься за ленчем с твоим издателем и что во второй половине дня у тебя еще одна встреча.
— Да.
— Это дело, по-видимому, займет весь день. Не могли бы мы пообедать с тобой в таверне «Одинокое
