— Нет. Он пил и ел только то, что мы все. Перед тем как мистер Мастерс пошел в Дубовую комнату, Том налил нам всем виски с содовой. Как только мы прибыли в Телфорд, старший инспектор осмотрел комнату, и она ему не понравилась. Он обследовал запоры на двери и окнах, камин, стены и Чашу Кавалера, признав, что она действительно сделана из золота и драгоценных камней. Перед ночным дежурством мистер Мастерс запер чашу в сейф, положил ключ в карман брюк и в сотый раз поклялся, что ничего не может произойти. Тогда Том сказал: «Только не позволяйте призраку сэра Бинга Родона обнаружить, что вы заснули», и я испугалась, что старшего инспектора хватит удар. Когда мы вышли, то слышали, как он запирает дверь. Бедный Том по-прежнему не мог заснуть. А когда мужчина не спит, он не дает заснуть никому. Если он не отправляется в царство сновидений, как только его голова прикасается к подушке, то злится и не желает оставаться в постели. Том вскочил и начал расхаживать по комнате, куря сигареты. Потом он кое-что сказал, и это ужасно меня напугало, так как я никогда не слышала подобного раньше…
Голос Вирджинии смолк.
— Что же он сказал, куколка? — поторопил Г. М. — Почему вы колеблетесь?
— Он сказал… — Вирджиния судорожно глотнула. — «Джинни, еще сто лет назад люди говорили, что Брейсы безумны. Это не шутка. Но я не хочу тебя беспокоить. Спи, а я спущусь в библиотеку и почитаю». Конечно, после этого я тоже не могла заснуть. Том надел халат и отправился в библиотеку. Она расположена в южном крыле — не слишком близко от Дубовой комнаты. Окна выходят в голландский сад. Том включил только настольную лампу у кресла…
— Минутку, куколка. Сколько тогда было времени?
— Думаю, около часу ночи. Во всем доме свет уже потушили, кроме Дубовой комнаты, где дежурил мистер Мастерс.
— Угу. Ваш муж заглянул к Мастерсу?
— Нет. Том и не думал этого делать. Он взял книгу и сел, но внезапно понял, что это детективный роман о запертой комнате. По его словам, он швырнул книгу через всю библиотеку и зажег очередную сигарету. А приблизительно без четверти два мы все дважды услышали грохот.
— Дважды?
— Возможно, это нельзя назвать грохотом, но звуки были очень громкими. Я не спала и сразу поняла, что в Дубовой комнате опрокинули стол и стул. Потом раздался какой-то стук, который я не могла распознать.
Через две или три минуты мы все уже были у двери Дубовой комнаты, которая оставалась запертой. Том стал колотить в дверь и звать мистера Мастерса, но ответа не последовало. Тогда Том сказал, что надо взломать дверь. «Какой в этом смысл? — возразил папа. — Разве только тот, что так всегда делают в книгах». Некоторое время они спорили, потом папа велел нам оставаться здесь, а сам выбежал из дома и заглянул в одно из окон.
— Полагаю, Мастерс лежал на полу, а рядом валялась рапира с рукояткой-чашкой?
— Да!
— Стол и стул были опрокинуты, дверца сейфа открыта, а золотая чаша тоже свалилась на пол?
— Да, сэр Генри. Папа окликнул старшего инспектора через окно. Должно быть, мистер Мастерс очень крепок. Через несколько секунд он застонал и пошевелился, а вскоре пришел в себя — по крайней мере, частично. Он даже смог подняться и открыть нам дверь. Когда Том спросил, что произошло, и кто ударил его по затылку, у нас сложилось неправильное впечатление.
— Что вы имеете в виду?
— Мы подумали, что это сделали вы.
— Я?!
— Потому что, — объяснила Вирджиния, — мистер Мастерс, будучи еще не в себе, тряс кулаком и говорил, как он хочет с вами расправиться. Вы уже знаете его историю. Он заснул, но его разбудили шаги или какой-то звук. Когда он начал вставать, то увидел на столе перед собой золотую чашу. Потом что-то ударило его по затылку, и стул, стол и чаша упали вместе с ним. Это все.
— Но, по вашим словам, его ничего не могло огреть по башке, кроме, возможно, рукоятки этой рапиры?
— И лютни XVII века. Она обычно лежит на крышке клавесина. А теперь мы нашли ее в очаге камина.
— В очаге камина?
— Да. Но уже многократно доказано, что никто не мог спуститься через дымоход. Так больше не может продолжаться! Пожалуйста, приезжайте в Телфорд и объясните, как такое могло произойти!
Ее призыв мог растопить любое сердце. Г. М., чьи жалкие остатки волос стояли торчком над ушами, окинул взглядом спальню в поисках вдохновения.
Каждый, кто хорошо его знал, сказал бы, что старый маэстро не полностью озадачен, что многие факты, которые он видел, слышал или помнил, начинают складываться в его голове в определенный рисунок — к сожалению, далеко не полный. Но следует также признать, что сэр Генри Мерривейл далеко не в любой момент был способен брать на себя инициативу.
— Куколка моя, вы знаете, сколько сейчас времени? — осведомился он.
— Боюсь, что нет. А вы?
— Я только знаю, что должен поспать! Вам известно, что произошло со мной прошлой ночью? Этот тиран, мой учитель музыки, заставил меня репетировать до часу ночи!
— Неужели синьор Равиоли так жесток?
— Ох, девочка моя! Он в тысячу раз более жесток! Когда выбираюсь из его когтей, каждый нерв в моем теле вопиет о сне, а вы тут же будите меня… Нет, я не говорю, что отказываюсь вам помочь! Но я прибуду к вам завтра утром. Не столько из-за проблемы — она не составляет труда. Возможно, я дам вашему сыну еще один урок стрельбы из лука. А сейчас у меня голова идет кругом от недосыпа, и я умру, если мне не удастся вздремнуть. Пока!
И Г. М., которому никогда в жизни не хотелось спать меньше, чем сейчас, аккуратно положил трубку, откинулся на переднюю доску кровати, сложил руки на красно-золотой полосатой пижаме и стал грызть нижнюю губу.
Хотя внутренние мыслительные процессы сэра Генри Мерривейла отличаются крайней изощренностью, его внешние эмоции можно назвать простыми и даже примитивными. Его разбудили до рассвета и погубили весь сон. Следовательно, он должен был проделать то же самое с кем-то еще.
Когда взгляд Г. М. вновь устремился к телефону, можно было догадаться, что при обычных обстоятельствах его выбор остановился бы на старшем инспекторе Мастерсе. Однако он повернулся и посмотрел на внутренний телефон, висящий на стене неподалеку от изголовья кровати.
Со стонами маневрируя своим брюхом, Г. М. нажал на одну из эмалированных кнопок внутреннего телефона и продолжал давить на него, пока в трубке не послышался голос, достойный высокой трагедии:
— Это Луиджи Равиоли. Что вы хотеть?
— Сынок, вам должно быть стыдно! В Телфорде снова имела место грязная работа, куда хуже первой. Слушайте!
Г. М. начал рассказывать, но был прерван в середине повествования.
— Corpo di Вассо! — завопил синьор Равиоли. — Вы знать, сколько сейчас времени? Вы будить меня, только чтобы рассказать мне это?
— Заткнитесь и слушайте!
Несмотря на протесты, учитель музыки сосредоточенно внимал рассказу Г. М. Серые окна понемногу начали светлеть. Издалека, в курятнике, послышался знакомый звук, усиленный тишиной рассвета.
— Ха! — с облегчением произнес синьор Равиоли. — Теперь все в порядке. Вы слышать?
— Слышать что?
— Крик петуха! Теперь призраки возвращаться назад.
— В последний раз напоминаю, Карузо,[45] забудьте о призраках! Что романтического было бы в том, если бы сэр Бинг Родон огрел Мастерса по башке рукояткой рапиры?
