люди. У него четыре лапы, что придает ему дополнительную скорость, гладкое гибкое тело, отлично приспособленное к погоне, и острые хищные зубы, которые могут вспороть добыче брюхо в считанные мгновения. Он был вселяющей страх, совершенной машиной для охоты и убийства, далеко превосходящей все, на что были способны наши предки. Неудивительно, что древние люди и ненавидели его, и боялись. И все же в этом животном было нечто достойное восхищения, ибо те самые качества, которые вселяли в род человеческий ужас, одновременно его и привлекали. Люди завидовали его силе и свирепости, его пластичности и быстроте, его неутомимости и охотничьему мастерству. Во многих отношениях волк был не просто врагом — а врагом, которому хотелось подражать. В мире, где различия между людьми и животными были весьма туманны, такие отличительные свойства просто необходимы для выживания, и наши предки страстно желали стать такими же удачливыми охотниками, как волки.
Естественным результатом этого желания стало то, что характерные черты человека и зверя стали сливаться и смешиваться в человеческом сознании. Возможно, если бы человек сумел полностью сымитировать волка, он бы каким-то образом воспринял по крайней мере некоторые умения и превосходные охотничьи навыки этого животного. Но как добиться приобретения таких навыков? Эту задачу отчасти могли разрешить сверхъестественные средства. Используя силы иного мира, в котором, по представлениям древних, правили анималистические сущности — духи животных, люди могли присвоить волчью физическую мощь, хитрость, быстроту и агрессивность, которых, по их мнению, им так не хватало. Волк, разумеется, входил в пантеон животных, с которыми древним людям приходилось делить этот мир, которых они также почитали, считая их качества достойными приобретения. Но волк в этом пантеоне был одной из наиболее значительных фигур. Это, разумеется, подчеркивало его статус как непревзойденного охотника.
В те далекие времена охота, должно быть, являлась крайне рискованным и сложным делом, важнейшим элементом для выживания человеческой общины. В эпоху, предшествующую развитию земледелия, нехватка пойманной и убитой охотниками добычи означала голод, а в худшем случае — и гибель племени. Для постоянно растущих общин древних людей это был вопрос жизни и смерти в самом прямом смысле слова. Особенно насущным он становился во время долгих суровых зим, когда дичь попадалась редко, а стаи волков оказывались гораздо лучше приспособленными к ним, чем жалкие кучки людей, жавшихся поближе к кострам, спасаясь от холода. В такие периоды характерные для дикого зверя качества проявлялись в полную силу, и люди отчаянно желали больше походить на волков. Возможно, думали они, если как следует притвориться волком, то можно приобрести или скопировать некоторые из его свойств, необходимых для выживания в трудное время. Возможно, если завернуться в волчьи шкуры и перенять волчьи повадки, то природные духи примут их за настоящих волков и вознаградят нужными умениями и силой. Но чтобы «вселить» такую психическую составляющую в охотников, сверхъестественный посредник в лице шамана должен был вступить в контакт с подходящими духами. И для этого он вполне мог принять облик животного.
Чародей
Наиболее раннее свидетельство того, как мог выглядеть такой шаман, пришло к нам из Франции. Речь идет о знаменитом изображении, известном как «Чародей из Ле-Труа-Фрер», — замечательном рисунке эпохи палеолита на одной из стен пещерной системы, уходящей глубоко под склоны Пиренеев в районе деревушки Монтескье-Авант. Так называемый «Чародей» (фигура, как принято считать, олицетворяющая древнего шамана) представляет собой странное создание: гибрид, в котором сочетаются элементы человека и животного. На рисунке он изображен двигающимся вбок и вверх в позе, похожей на танцевальную. Он стоит на двух вполне человеческих ногах, но при этом наклонился вперед, словно готовясь упасть на четвереньки, как животное, и опереться на передние руки-лапы, похожие на медвежьи. Широкие рога украшают лоб над бородатым антропоморфным лицом, с которого глядят неподвижным взглядом умные глаза, напоминающие совиные. Но в нижней задней части тела ясно различим пышный волчий хвост, откинутый назад и обнажающий фаллос, похожий на львиный.
До пещеры, на стене которой начертан рисунок, можно добраться только ползком, почти по- пластунски, через соединительный туннель длиной 30 или 40 ярдов. Историки культуры (например, Джозеф Кемпбелл) предполагали, что такой затрудненный и неудобный путь к этому месту служил для создания вокруг него мистической и таинственной атмосферы. «Чародей» — фигура действительно необычная и загадочная, и несложно представить себе эту первобытную фреску в роли святая святых древнего палеолитического культа. Рисунок датирован примерно XIII тысячелетием до н. э., что привело культурологов-антропологов, таких как Маргарет Мюррей, к выводу (хотя, возможно, и ошибочному) о том, что он является изображением «одного из первых земных божеств». Другой археолог и антрополог, француз Анри Брей (1877–1961 гг.), который, кстати, первым обнаружил и зарисовал эту наскальную роспись, не соглашался с таким мнением и считал рисунок изображением шамана в образе «териантропа» (идеализированная фигура, сочетающая как животные, так и человеческие характеристики). Позднейшие теоретики считают, что оба мнения неверны, и полагают, что рисунок изображает шамана мадленской культуры, которая существовала в конце последнего великого ледникового периода в Европе, около 10 000 лет до н. э. (точнее, 15 000 — 8 000 гг. до н. э.). Однако существуют и предположения, что эта фигура связана с некой разновидностью охотничьего ритуала, в ходе которого люди принимали характерные черты облика будущей добычи. Связь между человеческим и животным мирами в таком ритуале совершенно очевидна.
Хотя на стене пещеры нет никаких надписей о самом «Чародее» и воплощаемом им охотничьем обычае (до изобретения письменности было еще далеко), похоже, что его фигура в значительной степени создана по образу и подобию волчьей.
Волки, должно быть, сильно воздействовали на воображение первобытных людей — ибо, несмотря на непримиримую вражду, те и другие имели некоторые общие характерные черты. Так же, как и древние люди, волки были животными общественными. Они охотились стаями, повиновались строгим законам лидерства и заботились о молодняке. Те же характеристики свойственны и человеку, поэтому неудивительно, что эта общность явилась первопричиной связи между людьми и волками на уровне восприятия. Представление о такой связи сформировало основу для некоторых древнейших легенд. Существовало, в частности, поверье, что волки могут вырастить покинутых человеческих детей как своих собственных (тема, к которой нам в этой книге еще предстоит вернуться).
Ромул и Рем
В соответствии с античной традицией, например, считается, что Ромул и Рем (771–717 и 771–753 гг. до н. э. соответственно), основатели «вечного города» Рима, были вскормлены и выращены проявившей доброту волчицей. Близнецы, по легенде — сыновья бога войны Марса, были во младенчестве брошены матерью Реей Сильвией, жрицей-весталкой,[2] в районе Альба-Лонга (предположительно в районе холмов Альбан) на территории античного Лация. Им предстояло утонуть в трясине — но их нашла вышедшая на поиски пищи волчица, отнесшаяся к малышам с почти человеческим сочувствием. В соответствии с некоторыми из вариантов этой легенды, волчица была воплощением волчьей богини Луперки, что предположительно свидетельствует о наличии у древних латинов высокоразвитой системы почитания волков.[3] Но, кем бы она ни была, волчица заботилась о младенцах, выкармливая их своим молоком, пока детей со временем не нашел пастух Фаустул, который вырастил их, как собственных сыновей.
Позже близнецам предстояло выяснить свое истинное происхождение и быть призванными на царство народом Лация, основать Рим и править им после смерти их дяди и прежнего царя Амулия. Впоследствии Ромул убил Рема (по некоторым версиям, в приступе по-волчьи неистового бешенства он ударил брата по голове лопатой), чтобы стать первым правителем Рима. Запечатленная в этом поверье
