землю взорах. «Взойдя же на все эти ступени смирения, монах быстро достигнет любви к Богу, той совершенной любви, которая изгоняет страх. Благодаря ей он без всякого труда, как бы по природе (naturaliter), по привычке, не из страха перед геенною, а из любви к Богу и вследствие доброй привычки и наслаждения добродетелью станет соблюдать всё то, что прежде соблюдал не без ужаса».
Итак, отказом от собственной воли и смирением превращается монах в воина Христова. Вся жизнь и деятельность его протекают в рамках, установленных правилом, под неусыпным надзором аббата. Монах может и должен молиться, но главная часть молитв до мелочей определена уставом, как определён им и характер индивидуальных религиозных упражнений монаха. «Краткою и чистою должна быть молитва, разве только проистекает она из чувства вдохновения Божественною благодатью. В монастыре же вообще да будет кратка молитва, и по знаку, данному приором, пусть все подымаются вместе». Монах может и должен работать и читать, но то и другое подчинено бдительному надзору старших. Индивидуальная работа стеснена до крайних пределов: полагаться на свои силы может только испытанный, прошедший монастырскую школу анахорет. В примкновении к выработанному уже идеалу монашества Бенедикт старается отнять у монаха его личность и вложить в его душу новое содержание, выраженное в уставе. Изыскиваются всяческие способы борьбы с личностью, средства победы над нею, превращения братства в однородную массу, монаха – в рядового воина. Действительность, разумеется, далеко отходила от этого идеала, и чем далее, тем более.
Бенедикт шёл к осуществимому. Он хотел дать своим уставом необходимый, по воззрениям эпохи, минимум требований, предъявляемых монаху, предоставляя дальнейшее самоусовершенствование личным усилиям, но в то же время не ослабляя и не принижая самого идеала. Умеренность требований отличает весь устав, возьмём ли мы постановления о постах или постановления, касающиеся одежды. «Всё, – замечает один видный протестантский историк, – показывает ясный взгляд человека, стремящего к достижимому». Бенедикт видит задачу монастыря в переработке вновь вступающих в истинных монахов. Он не требует от всех одинакового совершенства, сообразуясь с различием характеров и сил, но ведёт всех к одному исключающему индивидуальные, отклонения идеалу. Монастырь не только братство, а и школа, воспитывающая воинов Христовых. Эта идея воспитательской миссии монастыря сказывается и в системе кар за проступки. Непокорного монаха сначала увещевает декан, и только после двукратного бесплодного увещания виновный исключается из участия в общей еде и в общей молитве. В более серьёзных случаях он лишается права всякого общения с другими монахами. За этими карами следует телесное наказание. За ним – общая молитва за виновного и, в случае крайней закоренелости, исключение из монастыря. Желательный состав монастыря обеспечивается институтом новициата. Новиция принимают в монахи лишь после основательного испытания. По истечении года он приносит торжественные обеты целомудрия, бедности, повиновения аббату и осёдлости (stabilitas loci). Только после этого становится новиций полноправным монахом, хотя и занимая последнее место в братстве и обязанный особым почтением к старшим по времени пребывания в монастыре.
Монашеский идеал можно было осуществлять и в форме лавры, и в форме монастыря; даже избирая последнюю, можно было различным образом конструировать отношения монахов друг к другу, смотря по тому, чему отдать предпочтение: общежительному или индивидуальному моменту. Из совокупности воззрений Бенедикта ясно, какую форму он должен был предпочесть. Он сильнее, чем Кассиан, выдвигает общежительный момент, приближаясь таким образом к Василию Великому, хотя и более, чем Василий, обособляя монастырь от мира и стесняя общение монахов друг с другом. Общежитие лучше согласовалось с целями Бенедикта, с его идеею монастыря – истинной христианской семьи. Воспитательная миссия монастыря легче могла быть выполнена при содействии аббату со стороны старших, более опытных братьев, находящихся под его контролем и руководимых им. Огораживая монастырь от мира, Бенедикт старался превратить его в самодовлеющую хозяйственную единицу. Труд монахов должен был не только быть частью их религиозно-нравственной жизни, но и обеспечивать существование монастыря. А это лучше всего достигалось организацией труда, немыслимой без известного общения. Оно предполагается и кухнею братьев, и их хозяйственными работами и постройками: мельницами, огородами, пашней и так далее. Да, наконец, уже сам факт сожительства многих за одною стеной должен был создать ту или иную форму общежития. Весь вопрос заключается лишь в том, как примирить общение с идущею из еремитизма тенденцией к уединению, как, создавая общежитие, предотвратить опасные последствия общения – рассеяние сознания и, следовательно, помеху внутреннему самоусовершенствованию каждого.
Монахи спят в общей спальне. У всякого своё скромное ложе в общем дормитории, в котором до утра горит зажженная свеча. Спят монахи в одежде, «чтобы всегда быть наготове и по данному знаку без промедления встать» и идти на зов аббата. Зимою, от первого ноября до Пасхи, все встают «в восьмом часу ночи» (около семи часов). В остальное время сну уделяется меньше времени, и «после небольшого промежутка, необходимого братьям для того, чтобы удовлетворить требования их тела, они выходят на утреню», совершаемую при первых признаках рассвета. Ещё ранее утрени братья исполняют «ночные часы», более краткие летом, более долгие в воскресные дни и зимою, но одинаково состоящие в чтении псалмов, Священного Писания и Молитвы Господней. Следующие шесть общих молений падают на утреню, первый, третий, шестой (около полудня), девятый часы, на вечерю и комплеторий, после которого безусловно запрещаются всякие разговоры. Таким образом выполняется слово пророка: «Семь раз в день восславил я Тебя». Когда монахи услышат звон колокола, призывающего их на молитву, они должны, «оставив всё, что бы ни было у них в руках, с величайшею поспешностью идти» в церковь, но в то же время соблюдать известное благолепие и не обнаруживать недостойной их суеты.
Общими молитвами и двумя (во время поста одним) обедами делится на части трудовой день монаха. От Пасхи до первого октября он работает от шести до десяти часов, прерывая труд только молением «третьего часа» (около 9 часов); от 10 до 12 «предаётся чтению». «После шестого часа (около 12) пусть монахи отдыхают на ложе своём, или же, если кто захочет читать, пусть читает, но так, чтобы не беспокоить другого». Отдых продолжается до 3-х часов дня. Затем до вечери (часов около шести) вновь продолжается работа. Послеобеденное время опять посвящено чтению. Зимою распределение дня несколько меняется, причём больше времени отводится чтению. «В дни четыредесятницы все должны взять из библиотеки по кодексу и читать его по порядку и целиком. Выдавать эти кодексы следует в начале четыредесятницы». Во время чтений «старший» обходит братьев и наблюдает за тем, чтобы они читали и не подменили данной им книги какой-нибудь другой.
Во главе монастыря стоит пожизненный аббат. Его избирают простым большинством все братья, но избрание «достойнейшего „обеспечено контролем епископа, утверждающего избрание. В помощь себе аббат может назначать препозита, или приора, или же старших (seniores, decani), каждому из которых поручено наблюдение над десятью монахами. Аббат не ограничен в своей власти, одинаково управляя и братьями, и назначенными им „старшими“, келарем, экономом и другими должностными лицами. В важных случаях он может советоваться с братьями или только со «старшими“, но их мнением воля его не связана: он подчинён только уставу. Заместитель Христа в монастыре, снисходительный отец и строгий пастырь, аббат управляет всем: и хозяйственной, и духовной жизнью монастыря. Он – единственный представитель монастыря в миру.
Монастырь, двери которого поручены охране испытанного назначаемого аббатом старца, огорожен от внешнего мира. Но общение с миром вполне не пресечено. В монастырь приходят гости, хотя бы они были мирянами. Тем менее загражден вход родственникам монахов, и едва ли аббат часто пользуется своим правом не разрешать свиданий с ними. В монастырь приносят миряне своих детей (oblati) – будущих монахов, а иногда просто отдают их монахам на воспитание. И чем больше слава данного монастыря, тем чаще приходят в него религиозные люди. В годину же бедствий монастырь служит местом временного убежища. Вместе с ростом Бенедиктинского ордена всё ближе становится к нему духовенство. Помимо воли и мысли своего основателя монастырь служит не только целям индивидуального спасения, но и является
