человек против ариан. A при простоте большинства Никейских отцов эта сорганизованность достаточно объясняет победу православия, ибо столь же многочисленной группы епископов со школьной образованностью в арианском лагере не могло набраться в данный момент.
A когда западные узнали о борьбе, они через Осия или сами через Александра Фессалоникского могли выразить императору Константину свое желание прибыть на восточный собор. Может быть, это и побудило Константина перенести собор из Анкиры ближе к Западу, в Никею. Когда и как произошла эта перемена плана собора с перенесением его из Анкиры в Никею, это стало несколько яснее после открытия Шварца. Но документ в виде письма императора, приглашавшего епископов на собор вместо Анкиры в Никею, был уже давно напечатан, еще в 1857 г., английским ученым Cowper'om. Этот неосуществившийся Анкирский собор прежде пытались отождествить даже с поместным собором Анкирским 314 г.
Константин пишет в своем циркуляре: «Для меня нет ничего важнее богопочитания. Это, я думаю, всем известно. Так как раньше было сговорено (синефонифи) быть собору епископов в Анкире Галатийской, то ныне нам показалось по многим причинам лучше, чтобы собор собрался в Никее Вифинской. Ввиду того что прибудут епископы из Италии и других местностей Европы, ввиду хорошего климата Никеи и для того чтобы мне присутствовать очевидцем и участником того, что будет происходить. Почему извещаю вас, возлюбленные братья, чтобы все вы в срочном порядке собрались в названный город, т.е. в Никею. И так каждый из вас, имея в виду то, что полезно, как я раньше сказал, пусть поспешит прибыть поскорее, без всякого замедления, чтобы, присутствуя лично, быть очевидцем того, что будет происходить. Бог да сохранит вас, возлюбленные братья».
С кем же это было «сговорено» ? соборе в Анкире? Если, как видно из слов Константина, это назначение собора в Анкире не было односторонним актом его императорской воли, то, значит, оно возникло по инициативе иерархической среды, в данном случае – среды антиарианской, ибо в Анкире сидел на кафедре ярый враг арианства Маркелл. Значит, и среда отцов Антиохийского собора 324 г. была участницей в подготовке этого собора. Антиохийские отцы в 324 г. своими деяниями парировали акты Палестинского собора Евсевия Кесарийского 323 г. Собором Анкирским они могли думать перевесить бывший здесь неподалеку Вифинский собор другого Евсевия, Никомидийского (323 г.).
Вернувшийся из Египта через Антиохию Осий углубил взгляды императора на серьезность вопроса и на виновность Ария. Но, вероятно, и огорчил отлучением ученнейшего Евсевия Кесарийского. Ища путей к большему беспристрастию и в надежде на беспристрастие западных, император и мог решить, что полезно приблизить собор к Западу, да кстати и ослабить влияние на собор казавшихся императору слишком требовательными Антиохийских (324 г.) антиевсевиан. И так как первого указа ? созыве отцов в Анкиру, может быть, формально еще и не было издано, то настоящее пригласительное письмо в Никею и не отменяет никакого прежнего указа, a просто видоизменяет только бывший проект.
Но с этим случайным видоизменением связан многознаменательный поворот в развитии идеи соборов! Анкира была еще символом эпохи поместных соборов, Никея открыла эпоху соборов вселенских (икуменики).
Вселенский собор в Никее
Проект собирания в Анкире был только этапом в движении мысли и самого Константина. Как только он осознал, что предмет собора не местного восточного характера, a задевает всех и на Западе и при помощи спокойного Запада скорее всего может найти авторитетно успокаивающее большинство, так он и пришел к мысли ? собрании епископов «всей империи – икумени». Такое всеобщее, икуменическое, в русском неадекватном переводе – «вселенское» собрание было в духе общих идей, общего мировоззрения Константина, да и в духе момента, когда он после победы над Ликинием (323 г.) почувствовал реализацию своего «вселенского», «икуменического» служения. Категория «икуменического» еще не достигает широты «кафолического», «кафоличности» церкви. Вселенскость в духе русского термина передается термином «кафоличность». Осий мыслил ? средстве всеимперского объединения епископата. Он увидел, что греческие епископы глубоко разделены школьно, что участие западных, с их уклоном к монархианству в триадологии, как противовес Востоку необходимо. Но Осий мыслил еще в категории «всеимперскости» («икуменичности»), a не «вселенскости» («кафоличности»). Голова Константина перешагивала эти границы и захватывала и все заграничные, так сказать, «колонии» церкви. И это он, созывая «всех-всех-всех» сначала в плане его только «имперского» кругозора, попал в плоскость высшего и более широкого, так сказать «имперски-колониального», измерения. A это и есть новая для старого мира «племен и языков», для «плоти и крови» античности и иудаизма категория всемирности, вселенскости- кафоличности. Окинув взглядом всю церковь, Константин увидел, что она «безгранична»-кафолична. Она не только в черте империи и ее колоний, но и за пределами колоний. Что если уже говорить об адекватном всеобщем соборе, то надо звать и заграничный епископат – идти и в Скифию, и Армению, и за Кавказ, в Персию… Масштаб даже для Римской империи необычный. До сих пор соборная практика довольно широко применялась. Но все это были соборы местные: Африка, Александрия, Сирия, Малая Азия. Даже соседние области, например Египет и Антиохия, ни разу не собирались вместе.
Замысел и предприятие Константина оказались новизной не только для церкви, но и в истории Римской империи и в истории культуры вообще. Объединила Римская империя голову и сердце передового человечества средиземноморского бассейна. Но объединял это тело сознательно и наглядно железный каркас оккупирующих римских легионов. По этому корпусу передового человечества разливался самотеком идейный капитал античной культуры, включившей в последнем моменте в себя и религиозный эклектизм, и самую церковь. Но деятели и представители всех этих культурных функций не дошли еще до мысли всеобщей личной встречи, до своего светского, культурного «соборования». He только философы, ученые, писатели, даже государственные мужи, из Рима умозрительно управлявшие «вселенной», но даже возглавители военной силы не съезжались, не собирались, не встречались друг с другом, не совещались, почти не знали друг друга. Идея общечеловечности еще едва тлела в индивидуальном сознании античных мыслителей. Даже иудаизм, при его принципиальной библейской универсальности, на практике оказался, отвергнув Христа, жалостно-замкнутым национализмом.
Только христианская церковь, переросшая уровень двух миров – иудаизма и эллинизма, породила и осмыслила самую идею всеобщности, вселенскости, всемирности человеческой истории, сознательно оттолкнувшись от обветшавших национализмов. Провозгласила: нет ни эллина, ни иудея, но все и во всем Христос. Константин потому и стал не ложно Великим, что эта идея пленила его, что, закладывая в основу перерождаемой империи новую религиозную душу, он творил историческое дело выше дела самого Августа. Рождалась подлинная вселенскость. Пусть не вечная по своей оболочке (все историческое преходяще и смертно), но пока предельная для земного человечества. He епископат ее осознал и силился реализовать, a римский император. Как внешнюю свободу своего существования и развития церковь с благодарностью приняла из рук обращенной ею империи, так и впредь она начала пользоваться этой формой вселенской соборности с полной готовностью, опираясь в этом трудном деле на силу и технику империи.
На I Вселенский собор епископы созваны были императорским указом весной 325 г. Прогоны, почтовые лошади (cursus publicus) – все это было предоставлено епископату империей. Запад, не болевший никакой догматической болью, не имел потребности широко откликнуться на призыв и решил ограничиться лишь немногими делегатами. Римский папа Сильвестр своими заместителями делегировал двух пресвитеров из окружавшего его пресвитерия. To были пресвитеры Викентий (или Винценций) и Витон (или Вит). С Востока из-за границы империи прибыли делегаты из Питиунта (Пицунды) на Кавказе, из Воспорского (Босфорского) царства (Керчи), из Скифии, два делегата из Армении, один из Персии (Иаков Низибийский). Полного и точного списка участников и подписавшихся членов этого I Вселенского Никейского собора, равно и протоколов его до нас не дошло. По-видимому, сам Константин запретил это делать. Его достаточно измучили бесконечные сутяжнические споры по букве протоколов африканских маньяков донатизма. Константин считал, очевидно, достаточным дать устный словесный исход спорящим сторонам хотя бы до полного их истощения и утомления, но не давать никакой опоры для подобного донатистам протокольного сутяжничества. Но резолюция, решение, постановление, конечно, предполагались точно
