Гизела отчаянно замотала головой.
– Нет, папа, – торопливо проговорила она. – Я совсем не хочу выходить замуж. Я хочу остаться с вами и заботиться о вас, как это делала бы мама.
В глазах отца появилась тоска.
– Будь она с нами, как бы она порадовалась моему успеху! Впрочем, это никак не повлияло бы на наши отношения. Во все времена мы были неразлучны и беззаветно любили друг друга, а все остальное не имеет значения.
– Да, папочка… остальное… не важно, – тихо проговорила Гизела.
Сидя в ложе и слушая скрипку отца, Гизела вспоминала, как когда-то зашел сюда Миклош, как неслышно подсел к ней, спрятавшись в тени тяжелых портьер, и как уговаривал ее встретиться…
Леди Милфорд со своими друзьями тоже пришла на концерт. Она была в великолепном платье оливкового цвета, а в волосах у нее сверкали бриллианты.
Она была старше большинства других дам, но выглядела так по-английски величественно, что затмевала собой многочисленных красавиц, сидевших в зале.
Гизела решила, что ей обязательно нужно поговорить с ней об Англии: она надеялась, что в один прекрасный день отец все же предстанет перед лондонской публикой.
Выступление отца было, как всегда, встречено бурными овациями.
Венская пресса называла его величайшим скрипачом современности, и жители города валом валили в театр, чтобы послушать его игру.
Сцена была усыпана цветами, и Гизела знала, что сегодня отец получит бесчисленное количество приглашений на ужин.
После концерта он зашел за ней в ложу, и, глядя на него, Гизела с восхищением подумала, что, не считая, конечно, Миклоша, в мире не найти более ослепительного кавалера.
Пол Феррарис был одет в элегантный вечерний костюм, который сидел на нем безупречно. На голове у него был цилиндр, в руке – трость с золотым набалдашником, а на плечи был накинут дорогой шелковый шарф, окантованный красным. Гизела подумала, что понимает тех женщин, которые, встретив Пола в коридорах театра, провожают его долгими томными взглядами.
Но Пол Феррарис видел только одну женщину – свою дочь.
– Извини, дорогая, что задержался, – сказал он Гизеле. – Меня вызывали на бис четыре раза!
– Я думала, вас вызовут еще и в пятый, – ответила она.
– Да, так хотел режиссер, но я всегда считал, что лучше оставлять публику отчасти «голодной». Это правило относится не только к толпе, но и к отдельным людям.
Гизела поняла, что отец находится в прекрасном расположении духа и все вокруг доставляет ему удовольствие, даже собственные шутки.
Спустившись вниз по мраморной лестнице, они вышли из здания театра и сели в ожидавший их экипаж.
Карету окружила толпа поклонников. Некоторые заранее вышли из театра и специально ждали Пола Феррариса, чтобы еще раз выразить восхищение своему кумиру. Другие, у которых не было денег, чтобы купить себе билет на концерт, надеялись хоть краем глаза взглянуть на того, кого так превозносили театральные критики и пресса.
Пол Феррарис приветственно помахал им рукой, и экипаж тронулся.
– Папа, но ведь король музыки – Иоганн Штраус, – с улыбкой сказала Гизела. – Он будет ревновать.
– Сомневаюсь, – ответил отец. – Я ведь не собираюсь сочинять музыку, которая покорила бы мир и заставила его кружиться в танце.
Они ехали недолго и скоро остановились у ярко освещенной двери с большой подсвеченной вывеской «Иоганн Штраус».
Впервые за весь день Гизела весело улыбнулась. . Отец открыл перед ней дверь, и она вошла в танцевальный зал.
Зал был великолепно декорирован. На балконе второго яруса располагался оркестр.
Посередине зала, на блестящем зеркале паркета уже кружились пары, а вокруг стояли столики, за которыми сидели люди – ужинали, пили вино и смотрели на танцующих. Гизела подумала, что, наверное, здесь собралась вся элита венского общества.
Женщины были одеты модно и очень изысканно, на многих были дорогие диадемы и драгоценные украшения.
Гизела удивилась невероятному количеству грима на их лицах. Еще чуднее показались ей ресницы многих дам, сильно накрашенные и удлиненные чуть ли не в два раза.
Они с отцом расположились за столиком, откуда были видны и танцующие, и музыканты. Пол Феррарис заказал бутылку дорогого вина и изысканный ужин, а потом встал и торжественно произнес:
– А сейчас, моя дорогая, настало время тебе станцевать свой первый вальс в Городе Музыки, под звуки оркестра, управляемого самим королем вальса.
Гизела проследила за его взглядом и увидела на балконе Иоганна Штрауса-сына собственной персоной.
На первый взгляд он показался ей молодым и симпатичным. На голове у него была пышная копна черных как смоль волос, расчесанных на прямой пробор, а его знаменитые густые усы сходились на щеках с не менее густыми бакенбардами.
