– Не раньше, чем я получу свой танец, – протестующе воскликнул немец.
Он двинулся к Гизеле, и она инстинктивно спряталась за спину отца.
Но прежде чем Пол Феррарис успел что-то произнести, перед немцем возник Миклош и уверенным, не терпящим возражений тоном сказал:
– Если вы еще не удовлетворены, сударь, то будете иметь дело со мной.
– С какой стати я должен драться с вами? – спросил немец. – Я сам выбираю себе противника и не собираюсь сражаться со всеми фиглярами в Вене.
Публика притихла, ожидая, что ответит на это Миклош.
– Вы будете драться со мной, потому что я так решил, – сказал он. – А если вам нужен повод, то его не трудно найти.
Он сделал шаг вперед и бросил немцу в лицо ослепительно белую перчатку.
– Как ты смеешь оскорблять меня, венский подонок! – разъяренно вскричал офицер. – Да будет тебе известно, что мое имя – барон Отто фон Хётцендорф! Ты ответишь за оскорбление аристократа!
Вновь наступила тишина. Миклош спокойно ответил:
– Позвольте в таком случае и мне представиться: князь Миклош Эстергази.
В тишине Гизела услышала чей-то шепот: «Лучший клинок Венгрии!»
Она посмотрела на отца: он был бледен, но держался спокойно.
Кто-то накинул ему на плечи фрак и поставил перед ним бокал с красным вином.
– Как вы себя чувствуете, папа? – спросила Гизела.
– Отлично – и намерен досмотреть это представление до конца.
Секундант подал сигнал. Теперь, зная, кто его противник, немец сосредоточился и перестал паясничать.
Миклош был великолепным фехтовальщиком. Он снова и снова наносил немцу удары, но не касался кожи, а лишь разрывал ткань рубашки, чтобы секундант не смог остановить дуэль.
Звенела сталь; противники двигались в ритме музыки, словно танцуя причудливый танец. Порой немец переходил в атаку, но каждый раз она разбивалась о защиту Миклоша. С каждым выпадом офицер выглядел все более и более нелепо.
Наконец Миклош решил, что представление закончено. Изящным движением выбил рапиру из рук противника и, приставив клинок к его груди, приказал:
– Просите прощения у господина Феррариса и его дочери за свое безобразное поведение!
– Я… приношу извинения, – пробормотал немец.
– Громче! Я хочу, чтобы вас слышали все!
– Я прошу прощения!
Миклош опустил рапиру и повернулся к секунданту, чтобы поблагодарить его, но тут до него донесся отчаянный крик Гизелы.
Она была так увлечена поединком, что совсем забыла об отце, а когда посмотрела на него, то увидела, что он лежит без сознания. Из раны на руке хлестала кровь.
Глава 6
Простившись с возлюбленной, Миклош провел бессонную ночь и к утру укрепился в решении немедленно покинуть Вену.
Он знал, что на этот раз не вернется назад с полдороги. Любовь к Гизеле повелевала уехать и страдать вдали от любимой.
Лишь таким образом он мог спасти ее от унижений, которые неизбежно постигли бы ее, если бы они поженились.
Он очень любил своих близких, и большинство из них были приятными людьми и обладали чувством юмора, что вообще свойственно венграм.
В то же время гордость была фамильной чертой Эстергази, и Миклош мог представить, с какой яростью они обрушатся на любого, кто посмеет посягнуть на их честь.
Гизела была истинной леди, но это не имело никакого значения, потому что ее отец был профессиональным музыкантом, который игрой на скрипке зарабатывал на жизнь.
Эстергази были тонкими ценителями музыки. Миклошу с самого детства прививали любовь к ней, и он не представлял себе жизни без нее.
И все же иметь музыкальный талант и получать гонорары за публичные выступления – вещи разные. Миклош знал, что какие бы аргументы он ни привел, пытаясь переубедить старших членов семьи, это ни к чему бы не привело – отношение к Гизеле все равно будет пренебрежительным.
Пол Феррарис был великим скрипачом, и Эстергази, без сомнения, могли пригласить его в гости.
Но чтобы его дочь стала невестой главы рода и будущей княгиней! Нет, это невозможно.
С той минуты, когда Миклош впервые поцеловал Гизелу, он знал, что только с ней будет счастлив. Она была той женщиной, которую он искал всю жизнь.
И дело было даже не в ее изумительной красоте и прекрасной душе. Они были созданы друг для друга, и души их пели в унисон, их объединяла необъяснимая, но нерушимая связь.
