улыбкой с той же внезапностью, с какой она сменялась слезами.
Но даже в гневе королева не теряла царственного величия. Сегодня, вся в белом на золотом троне, она выглядела богиней, и легко было понять, почему сердце каждого мужчины, будь он молодой граф Эссекс или старый сэр Уолсингем, начинало биться чаще вблизи нее. По мнению Лизбет, графом попеременно овладевала то бешеная жажда деятельности, то глубокая апатия, однако все при дворе восхищались им, а королеве в его отсутствие явно недоставало его молодой непосредственности.
Каждая фрейлина была в кого-нибудь влюблена. Леди Мэри Говард дерзко кокетничала с самим графом Эссексом. Элизабет Трогмортон, чьи голубые глаза и золотистые волосы напоминали Лизбет о Филлиде, тосковала по сэру Уолтеру Рейли. Другим нравились надменный граф Саутгемптон, высокий изящный сэр Чарльз Блаунт, еще один фаворит королевы, или ее крестник сэр Джон Харингтон.
— Не пройдет и недели, как и ты в кого-нибудь влюбишься, — заверила ее леди Мэри.
Лизбет не стала поверять ей свою сердечную тайну. Она знала, что ни один из этих блестящих молодых людей не сравнится для нее с Родни.
Лизбет находила невозможным полностью отключиться от мыслей о нем даже на минуту, на краткую секунду из двадцати четырех часов, и этому конечно же способствовали исполнявшиеся во время трапез баллады и песни, в которых неизменно говорилось о любви. Когда ее величество обедала в узком кругу, то слушала песни, возбуждающие в слушателях самые нежные чувства. И сам дворец, старый, с угрюмыми серыми стенами, казался тем не менее весьма подходящим местом для обитавших в нем великолепных кавалеров и прелестных дам, и купидон денно и нощно трудился здесь не покладая рук и подстерегал своих жертв за каждой колонной.
Придворные неторопливо вставали, готовясь покинуть собор. Лизбет стряхнула с себя задумчивость и заняла свое место между фрейлинами, которые медленно потянулись к выходу. Королева собиралась отобедать у лондонского епископа, после чего процессия в том же порядке должна была вернуться в Уайтхолл, но уже при свете фонарей. Едва королева вступила на крыльцо, как толпа закричала:
— Боже, храни королеву!
Королева с улыбкой помахала рукой и ответила:
— Боже, благослови мой добрый народ.
Ее слова вызвали восторженный гул. Королева произнесла звучным голосом:
— У вас может быть и более выдающийся монарх, но никогда не будет более любящего.
Толпа заревела в тысячу глоток, и Лизбет вдруг почувствовала, что глаза у нее на мокром месте. Королева всегда умела найти точные слова в любых обстоятельствах, а эти слова, несомненно, западут в душу каждого человека из присутствовавших сегодня здесь.
Обед у епископа был весьма впечатляющ, но леди Мэри сказала с легкой гримаской:
— Стоит побывать на одном званом обеде, как понимаешь, что все они — одинаковы.
Послушав музыку и наговорившись всласть, королева и ее приближенные отправились в обратный путь. Лизбет намучилась со своей лошадью, которую теперь пугали раскачиваемые ветром фонари. Несколько раз то одна, то другая фрейлина, на которых она натыкалась, недовольно просили ее быть осторожнее.
Наконец процессия прибыла в Уайтхолл. Королева спешилась, и фрейлины последовали за ней во дворец. Лизбет увидела, как сэр Френсис Уолсингем прервал разговор с каким-то придворным и поспешил навстречу человеку, ожидавшему в парадном холле. Лизбет только взглянула, и ее сердце бешено забилось. Это был Родни!
Таким нарядным она его еще не видела — он оделся в бархат и кружева, и драгоценные камни на его камзоле ослепительно сверкнули, когда он шагнул вперед, чтобы предстать перед королевой. Словно во сне Лизбет проследовала за остальными в галерею, где королева любила сидеть по вечерам. Когда в высоких серебряных канделябрах зажигали свечи, галерея блестела и переливалась, словно шкатулка с драгоценностями.
Лизбет не смела взглянуть на Родни, трепеща, как бы ее лицо не выдало ее тайну всем присутствующим. Но он не смотрел на нее. Его глаза были устремлены на королеву. А ее величество разговаривала с ним необыкновенно милостиво. Хотя Лизбет и не слышала слов, она догадалась, что речь шла о плавании и богатой добыче, которую Родни привез с собой.
Но вот Родни опустился на одно колено и положил в ладонь королевы маленькую шкатулку. Когда королева откинула крышку и заглянула внутрь, Лизбет уже поняла, что там лежит. Это были жемчужины, найденные на люгере в капитанской каюте под половицей. Она поняла, что Родни с самого начала намеревался преподнести их королеве.
Эти жемчужины действительно были даром, достойным Глорианы. Пока Лизбет наблюдала за происходящим, скромно держась поодаль, как самая молодая и неопытная из фрейлин, она услышала, как королева велит лорду Берли принести шпагу, и у нее невольно вырвалось взволнованное восклицание. Родни встал на колено, а королева коснулась золотой шпагой его плеча и приказала ему подняться.
Лизбет едва удержалась, чтобы не броситься вперед и первой поздравить новоиспеченного рыцаря, сказать ему, как она гордится им, и, как никогда, не сомневалась, что ее вера в него оправдается самым блестящим образом. Но приходилось стоять смирно, и она только стиснула руки с такой силой, что побелели пальцы.
Сэр Родни Хокхерст! Ей хотелось произнести эти слова вслух, но тут Елизавета встала, чтобы идти спать, и, значит, Лизбет надлежало спешить за маркизой Винчестерской и графиней Уорвик, которые уже удалялись по галерее вместе с королевой.
Джентльмены посторонились, и Лизбет поняла, что ей предстоит миновать Родни, и он не сможет ее не заметить. Его лицо сияло. Конечно, он был взволнован оказанной ему честью. В следующий миг их глаза встретились, и Лизбет забыла обо всем на свете. Ей показалось, что в галерее никого нет, кроме них двоих, и что они протягивают друг другу руки…
Но секунда пролетела, и Лизбет, очнувшись, поняла, что он склонился над ее рукой, а она присела перед ним в реверансе.
— Как только освободитесь, спускайтесь в холл, — прошептал он едва слышно. — Мне надо поговорить с вами.
Лизбет не успела ничего ответить, скорее всего, потому, что испугалась. Она быстро догнала фрейлин и последовала за ними, гадая, не слышал ли кто-нибудь слов Родни. Она знала, что увидеться с ним будет нелегко, но у нее и в мыслях не было не подчиниться ему. Придется как-нибудь исхитриться. Пожалуй, лучше всего сделать вид, что она возвращается в спальню вместе со всеми, а самой незаметно спрятаться, чтобы другие подумали, что ее задержала королева или отправила с поручением одна из ее личных камеристок. И Лизбет пошла с остальными в покои королевы.
Здесь ее величество остановилась и пожелала всем спокойной ночи.
— Сегодня у нас был великий день, — сказала она. — Мы все навсегда его запомним. Вознесем за него хвалу Господу.
— Да, мэм, — хором согласились фрейлины, приседая в глубоком реверансе.
— Великий день, — повторила королева, обращаясь к самой себе, и добавила со внезапно вспыхнувшим в глазах озорным огоньком: — Dux femina facti.
По ряду фрейлин пробежал смешок, и Лизбет, которая знала, что эти слова означают: «Это совершила женщина», — вспомнила, что их отчеканили на медали, выпущенной в ознаменование победы над Армадой.
Затем королева в сопровождении камеристок удалилась в спальню. Едва она скрылась из виду, как фрейлины принялись оживленно болтать и сплетничать, и Лизбет ухватилась за этот шанс. В коридоре царил обычный полумрак. Она скользнула за колонну, подождала, пока голоса не затихнут, и поспешила к лестнице. Стоявший на часах дворцовый страж проводил Лизбет удивленным взглядом, когда она проходила мимо, но не его дело было интересоваться, что она делает одна в этот поздний час.
Егеря и пажи в украшенных шитьем камзолах, зевая, расходились по своим комнатам, усталые после долгого дежурства. Лизбет опасалась наткнуться на одну из старших фрейлин, но ей повезло. Вбежав в холл, она нашла там только Родни, который стоял, поблескивая своими бриллиантовыми пуговицами. Лизбет стремительно подбежала к нему. Она забыла, что следует держать себя в руках, думать о Филлиде, не выдать хранимый в сердце секрет.
