— Отчего, отчего тетя Эми умерла именно сейчас?
— Она умерла от пневмонии.
— Меня не интересует, от чего именно она умерла, — взорвалась Линн. — Она меня не любила, и я терпеть се не могла. Если бы не вмешательство Эми, мой первый брак мог бы оказаться более удачным.
— Интересно. Ты мне об этом никогда не рассказывала.
— Она испортила все, что только смогла, — начала рассказ Линн. — Я почти влюбилась в Артура, и он любил меня.., когда вспоминал, что я существую. Но мне было не по силам тягаться со средневековой архитектурой, или бог знает еще с чем, о чем он писал в то время книгу. Если добавить к этому постоянное брюзжание Эми и скуку в этом ужасном доме в Девоншире, стоит ли удивляться, что я сбежала оттуда?
Линн говорила вызывающе, как будто пыталась оправдать тот безумный поступок, заставивший ее забыть о безопасности и респектабельности и сбежать с лощеным, но очень ненадежным финансистом, к которому она потеряла интерес менее чем через три года. Но какими бы сложными потом не оказывались обстоятельства, на самом деле Линн никогда не пожалела о своем поступке, благодаря которому она оказалась в Лондоне и смогла встретиться с людьми самого разного сорта, что и привело ее в конечном итоге к сценической карьере.
И самое удивительное, что после стольких лет и встреч с огромным количеством людей Эми оставила о себе в памяти гораздо более яркое впечатление, чем кто бы то ни был другой. Она как будто видела ее сейчас — плоскогрудую, недоброжелательную. Но в то же время Эми была умной женщиной и сильной личностью.
Линн ненавидела ее, потому что с самой первой встречи Эми относилась к ней с явным неодобрением. Будучи глубоко религиозным человеком, миссис Сент-Винсент выносила суждение о человеке, основываясь на религиозных принципах, основной задачей которых было найти слабое место у тех, кого пристально изучали, а потом судили. Линн казалось, что каждая глупость или неблаговидный поступок, которые она совершала, словно специально были написаны у нее на лице, чтобы ее золовка могла их прочесть. Она чувствовала, что Эми видит ее насквозь и понимает, что ее любовь к Артуру Сент-Винсенту — легкое увлечение, возникшее скорее по причине того, что она страстно желала покинуть свой дом, где была несчастлива.
Однажды Эми язвительно сказала Линн:
— Ты не знаешь, что значит любить!
Линн была в ярости, так как понимала, что эта пожилая женщина имела гораздо больше представления о любви, чем она с ее юношеским пылом.
Артур интересовался только своими исследованиями в области Средневековья и книгами, которые он писал с необыкновенным усердием. Не будь Артур так богат, он, наверное, никогда бы не женился. Но Линн сразила его наповал своей красотой и опьяняющим счастьем чувствовать прикосновение ее губ и нежного юного тела.
Только Линн было известно, скольких усилий ей стоил этот брак. Артур был ошеломлен и испуган, когда осознал тот факт, что эта девчушка, только что со школьной скамьи, словно одурманила его и практически вынудила сделать ей предложение. Абсолютно неискушенный в отношении женщин, он не понимал, что частые встречи во время его уединенных прогулок отнюдь не случайны. И также с умыслом она просила его дать почитать ей какие-нибудь книги, и с широко распахнутыми глазами и полуоткрытым ртом слушала его рассказы из истории Средних веков.
Он был очень привлекательный мужчина, но вырастили его застенчивым и скромным сверх меры. Его мать умерла, когда он был еще ребенком, и все заботы о воспитании взяла на себя старшая сестра, имевшая весьма странные представления о честолюбии.
Артур не говорил Эми, что собирается жениться на Линн, практически до того момента, когда на ее пальце появилось кольцо, свидетельствующее о том, что они помолвлены, и Эми не поняла, что слишком поздно просить его изменить решение. Линн страдала от этого неимоверно, но сейчас, оглядываясь назад, она сознавала, что у Эми были причины не любить ее.
Замужество сулило ей новые впечатления, жизненный опыт и уход из родительского дома. Она не хотела, чтобы оно значило для нее что-то большее, и ее совершенно не интересовал дом Артура. Он ей казался продолжением ее собственного дома, где она была несчастна. Линн рассчитывала, что обручальное кольцо принесет ей свободу от глупых условностей, возможность посещать все приемы, на которые они будут приглашены, и покупать груды одежды. И самое главное, она думала, что муж будет настолько в ее власти, что ей будет достаточно только нахмуриться, чтобы сделать его несчастным, а ее улыбка будет превращать его в счастливейшего из смертных.
Линн не хотела мужа как такового, но, так или иначе, опомнилась она в новой детской среди игрушек и кукол. Меньше года ушло на то, чтобы она поняла, что просто сменила одну обузу на другую, и что иметь ребенка — серьезное дело. Она не хотела рожать Салли. Линн не без основания считала, что слишком молода, чтобы иметь ребенка, и очень злилась на Артура. Но еще больше ругала себя за свою неосведомленность.
Она возненавидела эти месяцы, когда должна была осторожно двигаться, не могла ворваться куда- нибудь подобно молнии, не имела возможности скакать на лошадях по парку. Линн не выносила постоянных замечаний Эми, что ей следовало бы шить и вязать для будущего ребенка. Она старалась экономить деньги, которые планировалось истратить на новорожденного, как будто чувствуя, что когда-нибудь она сможет пустить их на свои наряды и украшения.
Тем не менее когда родилась Салли, Линн очень быстро поняла, что в ее руках появился инструмент, которым можно довольно широко пользоваться. Она получила почти животное удовольствие, проигнорировав предложение Эми назвать ребенка одним из фамильных имен, которыми Сент-Винсенты обычно называли дочерей — Шарлота или Мелани. В течение шести поколений старшая дочь называлась одним из этих имен, а вторая, в течение четырех поколений — Эми.
Существовали также имена для первого сына, для второго и даже для третьего. Но Линн не выбрала ни одного из них.
Для нее было делом чести предложить самое простое имя, которое она могла только придумать в тот момент, и настаивать на нем самым решительным образом.
— Ее будут звать Салли.
— Тогда может быть Салли Шарлота, — предложила Эми, чувствуя, что битва проиграна.
— Салли! Просто Салли! — повторяла Линн, и так как Артур был все еще влюблен в нее и благодарен богу, что она не умерла во время родов, как ему представилось в одну из бессонных ночей, он согласился. И, впервые в истории, старшая дочь Сент-Винсентов была названа Салли. Таким образом, многовековые традиции были отодвинуты в сторону.
Каким все это казалось незначительным сейчас. Но тогда она считала, что важнее ничего не может быть. Время шло, и Линн поняла, что больше ей бороться не с чем. Артур возобновил свои исследования в области средневековой истории. Он опять взялся за ручку, которую однажды отложил на время, чтобы присутствовать на обеде в доме ее отца и увидеть Линн, сидевшую напротив. Она была такой юной, свежей и прекрасной в черном бархатном платье, которое принадлежало когда-то ее матери, но было перешито по ней, когда она выросла настолько, чтобы спускаться к обеду.
У Линн хватало здравого смысла, и она была достаточно честна с собой, чтобы понять, что была лишь эпизодом в жизни Артура. Он жил в прошлом, а не в настоящем. Она могла бы, конечно, побороться с какой-нибудь другой женщиной за его любовь, но не с давно забытыми тайнами прошедших столетий.
Линн осмотрелась в поисках развлечений и нашла их. Эми сначала не поняла, что происходит. Она была слишком занята сначала подготовкой к рождению ребенка, потом уходом за ним, одновременно управляла хозяйством и выполняла еще массу дел в деревне, которые Линн считала неимоверно скучными, не стоившими даже того, чтобы думать о них.
— Разве ты не понимаешь, — пыталась ей объяснить Эми, — что чем значительнее человек, тем больше у него обязанностей перед другими людьми? Твой долг, как миссис Сент-Винсент и члена нашей семьи, проявлять участие к тем, кто живет в нашем поместье, и помогать людям, оказавшимся в более тяжелом положении, чем наша семья. Мы обязаны заботиться о тех, кто нас окружает.
Линн не спорила с ней. Она давно поняла, что лучший способ перехитрить Эми, это изображать, что во
