члены кабинета не прислушиваются к моим словам.
Мистер Бингэм, который был очень умным человеком, только покачал в ответ головой.
– На севере дела идут все хуже, милорд, – заметил он. – Но, к сожалению, всем стоящим у власти нравится думать, что, если не обращать внимания на происходящее, угроза рассосется сама собой.
Губы маркиза крепко сжались.
Он хорошо помнил, что система мер под названием «Шесть правительственных актов», с помощью которых рассчитывали снизить царящее в стране недовольство, только ухудшила положение.
Он считал, что письма, призывающие к подавлению революционных настроений, вроде письма герцога Кембриджа, где тот высказывал суждения вроде: «…ничто, кроме твердости, не способно подавить отвратительный революционный дух, царящий сейчас в Англии…», писали ничего не понимающие в текущем положении вещей люди.
Маркиз довольно жестко поговорил с регентом о необходимости перемен. Тот и сам мог убедиться в царящих среди народа настроениях, когда почти у дверей его собственного замка возмущенная толпа черни преградила дорогу его экипажу.
Леди Хертфорд, последнюю пассию принца, чуть не вытащили из кареты на растерзание. Хорошо, что вовремя подоспела помощь.
– Необходимо, – произнес маркиз, – снизить цены на продовольствие, повысить зарплату и найти среди политиков такого человека, который заставил бы рабочий класс почувствовать, что его проблемы волнуют сильных мира сего.
– Уверен, что новый король поймет необходимость этих мер, если ваша светлость объяснит ему, – сказал мистер Бингэм.
Но маркиз понимал, что новому монарху, погруженному в собственные проблемы, самой актуальной из которых было поведение его жены, принцессы Кэролайн, трудно будет уделить внимание заботам своих подданных.
Подумав о несчастливом браке короля, Айво снова вспомнил о лежащей в спальне наверху Каре.
С момента своего прибытия из Брунсвика в 1814 году Кэролайн развлекала Европу одним скандалом за другим.
Она одевала своих любовников в роскошные камзолы и шляпы с цветными плюмажами, что сразу выделяло их среди прочих мужчин.
В Генуе принцесса появилась на маскараде в наряде Венеры, точнее, без какого-либо наряда выше талии.
В Бадене она со смехом ворвалась в опере в ложу вдовы Маргрэвери в крестьянском платье, украшенном цветами и ленточками.
В той же Генуе она разъезжала по улицам в отделанной перламутром карете в коротком бело-розовом платье, словно маленькая девочка, демонстрируя всем желающим еще не успевшие потерять привлекательность стройные ноги в розовых туфельках с бантами.
В Неаполе на балу она снова появилась, как говорили очевидцы, «в чудовищно неприличном виде, с обнаженными руками и грудью».
В Афинах она «ходила почти голой и танцевала в таком виде со своими слугами«.
Все это вихрем пронеслось в голове маркиза.
Он с ужасом представил себя страдающим от подобных проделок собственной жены, представил, как люди будут злословить о ней за его спиной. Неужели его ждет подобная участь? Разве заслужил он того, чтобы о его жене, маркизе Брум, говорили примерно то же, что сказала леди Бессборроу о легкомысленной Кэролайн:
– После того, как я увидела принцессу на балу, мне стыдно, что я англичанка.
Айво не любил говорить об этом, но он очень гордился чистотой и благородством собственной крови.
Предки его своими подвигами украшали историю Англии. Бромли, к клану которых он принадлежал, отличились не только службой при дворе, но также подвигами на полях сражений и в морских баталиях, в которых им доводилось участвовать.
Маркиз всегда заботился о том, чтобы не сделать ничего порочащего доброе имя его семьи, не опозорить герб, красовавшийся над парадным входом в замке Брумов и на дверцах его карет в Лондоне.
Айво попытался успокоить себя тем, что Кара, хотя она и коротко постриглась, а также переоделась в мужское платье, чтобы убежать от опекуна, забравшись в карету незнакомого мужчины, все равно была невинным младенцем по сравнению с принцессой Кэролайн.
Смешно было даже предположить, что он не сумеет заставить восемнадцатилетнюю девчонку вести себя пристойно и подчиняться ему.
«В конце концов, мне ведь доводилось командовать войсками, – напомнил себе маркиз, – и мне это вполне удавалось».
Но в нем зашевелилось вдруг неприятное подозрение, что женщина, сколько бы лет ей ни было, гораздо хуже целого батальона солдат, привыкших подчиняться приказам командира.
Он поговорил еще немного с мистером Бингэмом, затем тот удалился в отведенную ему спальню, сказав, что хочет выспаться перед тем, как на него свалится груз проблем, связанных с похоронами старого короля и коронацией нового.
Маркиз решил, что должен подняться к Каре и поставить ее в известность о неожиданном изменении своих планов.
Вряд ли девушка будет в состоянии отправиться завтра в Лондон вместе с ним, но Айво очень не хотелось оставлять ее надолго одну в Бруме.
Хотя появление Кары в Лондоне наверняка вызовет определенную неловкость, у маркиза было смутное ощущение, что лучше держать ее поблизости от себя, чтобы всегда быть в курсе того, что она замышляет.
«Она теперь моя жена, – сказал себе Айво. – И чем скорее я дам ей понять, что не потерплю никаких глупостей, тем будет лучше».
Пожелав спокойной ночи мистеру Бингэму, Айво направился к себе в спальню.
В холле он посмотрел на часы и, увидев, что нет десяти, решил, что, пожалуй, сейчас еще не слишком поздно нанести визит новобрачной.
Нет худа без добра. Если о восшествии короля на престол объявят не раньше понедельника, было бы ошибкой сообщать о своем браке раньше. Возможно, лучше отложить это на несколько дней.
«Не стоит принимать решение, пока я не окажусь в Лондоне и не увижу своими глазами, что там происходит», – справедливо рассудил маркиз.
Он подошел к двери апартаментов, которые теперь занимала Кара, и остановился в нерешительности.
Затем Айво решил, что будет гораздо естественнее зайти в спальню Кары через будуар, расположенный между их комнатами.
В будуаре проводила большую часть времени мать маркиза. Комната была обставлена умелой женской рукой, здесь было все, что ценила больше всего покойная маркиза, – портреты ее сына и дочерей в детском возрасте, огромный портрет мужа на стене и чудесные картины французских мастеров, которые свидетельствовали, по мнению маркиза, что у его матери был безукоризненный художественный вкус, унаследованный им.
Айво отдал лакею распоряжение собирать вещи и вошел в будуар. Ему показалась возмутительной мысль о том, что теперь этой комнатой будет пользоваться чужая женщина, тем более жена, которой ему пришлось обзавестись против воли.
Он сказал себе, что сейчас самое главное – установить с Карой такие отношения, чтобы она сразу поняла, кто глава семьи, и осознала, какого именно поведения ждут окружающие от его жены.
Как всегда, в соответствии с распоряжениями маркиза, все комнаты в Бруме поддерживались в безукоризненном порядке, и будуар, хотя им давно не пользовались, был полон цветов и зажженных свечей.
Так было всегда, когда маркиз ночевал в Бруме. Он знал, что, хотя давно не открывал дверь,
