неподобающим образом с другими мужчинами, случилось даже одно самоубийство, которое оставило неизгладимый след в памяти Ровены.
Она знала девушку, совершившую этот страшный грех. Когда-то это было милое, беззаботное дитя, чья невинность привлекла внимание местного трактирщика — грубого, жестокого человека, женатого на безвольной женщине, не имевшей на него никакого влияния.
Вся деревня знала, что они встречаются у реки, но никто не посчитал возможным вмешаться, а викарий, по обыкновению, сделал вид, что ничего не замечает.
Это была кратковременная связь, которая быстро утомила трактирщика.
Вскоре он стал предпочитать обществу девушки компанию своих друзей. Бедняжка утопилась, избежав позора, когда узнала, что носит под сердцем ребенка этого негодяя.
Это ужасное событие вызвало такой взрыв негодования у жителей деревни, что трактирщику пришлось перебраться в другое место, продав свое заведение человеку, более достойному.
Но это не могло вернуть к жизни несчастную жертву, которую даже не похоронили на церковном дворе, потому что она сама покончила счеты с жизнью.
«Если я сделаю то, чего хочет от меня маркиз, — подумала Ровена, — то буду ничем не лучше бедной маленькой Бесси и могу кончить так же, как она».
И Ровена решила, что для нее существует единственный выход: никогда больше не видеть маркиза и даже не прощаться с ним перед отъездом.
Но когда ему пришло время уезжать, маркиз послал Джонсона на ее поиски.
Ровена уединилась в комнате Марка и стала приводить в порядок одежду брата, доставая из кармана его брюк множество странных вещиц, которыми мальчишки дорожат больше всего на свете, и раскладывая на кровати предметы одежды, которые нуждались в штопке.
— А! Так вот вы где, мисс!
Подняв глаза, Ровена увидела стоящего в дверях Джонсона.
— Его светлость хочет попрощаться с вами.
Ровена задержала дыхание.
— А доктора нет дома? — спросила она.
Джонсон покачал головой.
— Нет, мисс. Он уехал около часа назад, а перед этим попрощался с милордом.
Ровене очень хотелось отказаться спускаться вниз, просто попросить лакея передать, что она очень занята. Но девушка понимала, что подобная невежливость удивит Джонсона, а маркиз подумает, что за ним осталось последнее слово.
Нет, Ровена не отступит ни на дюйм в развязавшейся между ними битве. Хотя она не сомневалась, что маркиз использует против нее любое оружие.
Она так и слышала, как он повторяет: «Я привык, чтобы все было по-моему».
Что ж, на этот раз он будет разочарован! И Ровене захотелось, чтобы маркиз узнал это немедленно.
— Я сейчас спущусь, — пообещала она лакею, бросив быстрый взгляд на свое отражение в зеркале.
Девушка была очень бледна, под глазами залегли темные круги — ведь она так и проплакала сегодня почти всю ночь.
Ровена быстро потерла руками щеки, чтобы вызвать подобие румянца, снова подумав о том, что не доставит маркизу удовольствие увидеть, как сильно он расстроил ее.
Затем, вздернув подбородок, Ровена стала спускаться по лестнице, чувствуя каждой клеточкой своего тела, что стоящий посреди прихожей маркиз внимательно наблюдает за ней.
Стараясь не смотреть на него, Ровена присела в глубоком реверансе и сказала:
— Я так рада, милорд, что вы возвращаетесь домой в такой погожий, солнечный день. Отец наверняка велел вам отдохнуть сразу по прибытии. Наверное, трудно будет выполнить этот совет, вырвавшись наконец на свободу.
Она с удовлетворением отметила, что голос ее звучит ровно и спокойно.
И только заметив, что Джонсон вышел и они остались наедине, Ровена почувствовала, как сердце затрепетало у нее в груди.
— Я должен за многое поблагодарить вас, Ровена, — сказал маркиз.
— Нет необходимости прибавлять что-то к тому, что вы уже сказали мне, милорд, — ответила Ровена. — Я очень рада, что моему отцу удалось вернуть вам здоровье.
Маркиз вдруг резко сделал шаг в ее сторону.
— Ровена!
Все задрожало у нее внутри при звуках его голоса, и Ровена поспешила выйти на крыльцо. Она молча смотрела на модный фаэтон маркиза, на чистокровных лошадей, на кучера в униформе, держащего вожжи, и лакея, ждущего своего господина, чтобы подсадить его.
— Я хочу поговорить с тобой, — тихо произнес за спиной Ровены голос маркиза.
— До свидания, милорд. Я желаю вам приятной поездки и отменного здоровья в будущем.
Ровена посторонилась, пропуская маркиза.
— До свидания, Ровена, — тихо ответил маркиз.
И ему ничего не оставалось делать под внимательными взглядами слуг, как только забраться в фаэтон.
— Ваша светлость хочет править? — спросил его кучер.
— Нет, Сэм, на этот раз правь ты, — ответил маркиз.
Кучер помахал Ровене, лакей вскочил на запятки, и лошади нетерпеливо загарцевали на месте.
Маркиз приподнял шляпу, не сводя глаз с лица Ровены, но она даже не посмотрела в его сторону.
И только когда фаэтон удалился от дома, Ровена позволила себе взглянуть последний раз на широкие плечи, гордую посадку головы маркиза, и на глаза ее навернулись слезы.
Войдя в дом, она захлопнула за собой дверь.
— Все кончено! Это конец! — вслух произнесла Ровена, и все вокруг вдруг показалось ей мрачным и безнадежным.
Следующие несколько дней Ровена старалась загружать себя работой по дому, надеясь таким образом стереть маркиза из своей памяти. Но вот по ночам… по ночам просто невозможно было не вспоминать о разбуженных объятиями маркиза чувствах и не мечтать о том, чтобы снова почувствовать прикосновение его губ.
Как и подозревала Ровена, семье доктора нелегко было снова привыкнуть к простой, обыденной жизни, которую вели они все до появления в доме маркиза.
— Как надоела эта противная овсянка, — капризно сказала Гермиона за завтраком.
— Это все, что мы можем себе позволить, — отрезала Ровена. — И чем скорее ты это поймешь, тем лучше.
Гермиона скорчила недовольную гримаску.
— Вот если бы с маркизом снова произошел несчастный случай… или папе попался другой богатый пациент.
— Тебя волнует только еда, — упрекнул сестру Марк. — А мне вот никогда больше не придется ездить на чистокровных лошадях.
— Прекратите ныть — вы оба, — приказала Ровена. — Кстати, Марк, если я снова услышу от викария, что ты не готовишь уроки, мне придется поговорить с отцом. Ты знаешь, как он расстроится, узнав, что ты бездельничаешь.
Это была единственная угроза, с помощью которой можно было держать в узде младших сестер и братишку.
Все дети очень любили отца. А доктор никогда не кричал и не ругался, если они вели себя плохо. Вместо этого он очень огорчался, и это было для всех худшим наказанием.
Марк пробормотал что-то, выходя из столовой, а Гермиона заставила себя доесть рисовый пудинг и только тогда сказала:
— Марк прав! Без маркиза все здесь кажется ужасным. Уверена, что и ты скучаешь по нему, хотя ни
