участвовать в голосовании, и он набрал больше голосов, чем другие кандидаты, поскольку женщины голосовали за него. Шэклтон был избран от Клитроэ, промышленного городка в графстве Ланкашир в 1902 году.
Этот успех женщин был замечен профсоюзами.
Когда другие ланкаширские трудящиеся женщины обеспечили выдвижение еще одной кандидатуры – Торлея Смита – на знаменитых дополнительных выборах 1906 года от избирательного округа Уиган, представители рабочих мужского пола этого округа, организованные своими профсоюзами, автоматически отклонили кандидатуру Смита.
Но женщины, а их было 96 тысяч, настаивали на своем, и Смит занял трибуну для предвыборных выступлений и провозгласил себя «Кандидатом от женщин и от Партии независимого труда». Знаменитые ораторы-женщины, включая миссис Пэнкхерст, приехали, чтобы сказать речи в его поддержку.
Округ Уиган, однако, был традиционным форпостом тори, и Смит проиграл, но он получил больше голосов, чем кандидат от либералов.
Социалисты и профсоюзные лидеры отреагировали на этот странный и непредвиденный успех с чрезвычайным беспокойством. .Они приняли решение противостоять женской эмансипации с еще большей силой. И причиной они называли то, что если парламент и даст женщинам избирательное право, то лишь тем, кто владеет собственностью, что будет означать ущемление прав работающих, а следовательно, партия лейбористов получит меньше голосов.
Такое представление сохранялось годами, делая членов парламента от партии лейбористов союзниками исключительно реакционно настроенных тори. И только в 1912 году Джордж Лэнсбери, один из самых просвещенных и любимых деятелей лейбористского движения, отказался от своего места в парламенте из- за такого отношения своей партии к суфражистскому движению. Он попытался возобновить свой мандат поддержкой голосующих от рабочих районов Лондона, которые разделяли его взгляды. Но он проиграл.
Подобного рода антифеминистские настроения достигли своего пика в разгар самой замечательной кампании, которую женщины когда-либо проводили в защиту, положения представительниц своего пола.
«Женский вопрос» возник из-за того, что задавали его некоторые представители и представительницы высшего класса. Из-за него классовые барьеры дали трещину. Во главе стали образованные и состоятельные женщины. Дочери процветающего класса торговцев оказались бесценным пополнением, мятежниками против удручающих удобств, которые приковывали их, словно кандалами, к домам своих отцов.
Массы трудящихся женщин были готовы восстать против ужасающих условий, которые создали для них мужчины.
В то же время трудно поверить, что все викторианские женщины были безнадежно отсталыми, как умственно, так и физически. Век породил такие блестящие личности, как Кристина Розетти, Элизабет Баррет Браунинг, сестры Бронтэ, Джордж Элиот, миссис Гаскелл и Флоренс Найтингейл.
Конечно, властные жены из романов Диккенса были списаны с натуры, а в «Панче» цитировались избитые шутки о муже, который находится под каблуком у своей жены.
Типичный пример тому священник, беседующий с юной частью своей паствы:
– Скажи-ка, гадкий мальчишка, кто видит все, что мы делаем, и перед кем даже я – не что иное, как раздавленный червяк?
– Ваша жена, милорд!
Нет, движение в защиту прав женщин не родилось в одну ночь, оно набирало силу более двадцати пяти лет. За это время билли об избирательном праве женщины в шести случаях были приняты во втором чтении, а потом сложены на полку.
Явное лицемерие всего этого подливало масла в огонь женского гнева, и точно так же, как теория выливается в кампанию, кампания превратилась в крестовый поход. В истории нет ничего, что можно было бы сравнить с этой кампанией жестокости, мученичества и абсурдности, до которых дошли тысячи женщин, посвятившие свою жизнь лишь тому, чтобы представительницы их пола получили право поставить крестик на клочке бумаги!
Эммелин Пэнкхерст, вдова ланкаширского адвоката, проявила талант к политической агитации и заразила свою дочь Кристабель страстью к реформам.
«Мы с Кристабель политики, – провозглашала обычно миссис Пэнкхерст. – Кристабель родилась политическим деятелем».
Это означало, что Кристабель никогда, в отличие от большинства женщин, не позволит эмоциям отвлечь себя от своей жизненной цели.
Кристабель тоже любила борьбу.
«Когда придет победа, сражающиеся возрадуются, – писала она восемь лет спустя, – и все-таки их радость будет смешана с сожалением, что самая чудесная глава в истории женского движения закрыта, и борьба приверженцев закончена, закончена, в то время как многие так и не познали восторга и экстаза сражения».
Неистовство суфражисток накапливалось и привлекало постоянное внимание общественности. Политики, которые совершили фатальную ошибку, презирая своих оппонентов, обнаружили, что общественность, хотя и была шокирована новоявленными воинствующими женщинами, восхищалась их отвагой.
За два года до Первой мировой войны мягкие, ласковые, хорошо воспитанные женщины превратились в стаи разъяренных фурий, настроенных затерроризировать страну.
Они рвали письма в почтовых ящиках, дезорганизовывали работу пожарных ложными вызовами, бродили по улицам с молотками в муфтах и разбивали витрины, поджигали незаселенные дома и различные общественные здания.
Происходили патетические сцены, когда, к примеру, одна из пострадавших женщин, чьим единственным средством к жизни был сожженный чайный павильон, рыдала в суде перед жестокими, безжалостными взглядами виновниц ее несчастья.
