ненависти ко мне.
– Я… говорила, что я… ненавижу вас, – запинаясь, сказала Корнелия, – но… это было… неправдой.
Помолчав, он спросил недоверчиво:
– Ты хочешь сказать, что когда ты вышла замуж за меня, ты была неравнодушна ко мне?
– Я… любила вас, – Корнелия с трудом выдавила эти слова, но герцог расслышал их.
– Боже! Бедное дитя. Я и понятия не имел.
– Нет… я знаю… вы не знали об этом.
– Я, должно быть, сделал тебя очень несчастной.
– Я воображала… что… вы тоже любите меня.
– Какая необычайная жестокость! Слепец! Дурак! Ты простишь меня?
– Я думаю… я… простила вас.
– В таком случае, не взглянешь ли на меня?
Корнелия ощутила, как ее вновь охватывает паника, но не от страха, а от счастья, стремление убежать от какого-то сильного переживания. Настолько сильного, что это было почти невыносимо. Корнелия была не в силах шевельнуться и стояла потупив глаза, чувствуя, как ее заливает волна сладостного и восхитительного смущения, – смущения женщины, капитулирующей перед мужчиной.
– Посмотри на меня!
Слова эти прозвучали властным и категорическим приказом. Когда Корнелия затрепетала, не в силах подчиниться ему, герцог повторил снова:
– Пожалуйста, Дезире, посмотри на меня.
В его голосе прозвучали ночки мольбы, и она не смогла устоять. Корнелия почти вызывающе повернула голову в его сторону и увидела, как в глазах герцога сверкает пламя страсти, сдерживаемое, но такое же властное и могучее, как в ту ночь, когда он сжимал ее в своих объятиях и сделал ее своей.
– Ты никогда в жизни не страдала так, как страдал я, – сказал он. – Временами мне казалось, что я схожу с ума при мысли, что могу потерять тебя.
– Я… должна была увериться.
– Тот человек, которого ты любила… мысли о нем толкали меня к убийству. Я был в состоянии убить его и радоваться делу своих рук!
– Это были… вы.
– Вероятно, это была неплохая идея. Во всяком случае, я теперь знаю, что такое сходить с ума от ревности.
Герцог внезапно улыбнулся.
– Возможно, будет безопаснее, если ты вновь наденешь свои темные очки.
– Нет, никогда! – воскликнула Корнелия. – Я их выбросила.
– О Боже! Все эти длинные дни в Париже! – воскликнул герцог. – Я изнывал от скуки и подсчитывал часы, которые должны проползти прежде, чем я смогу увидеть Дезире. Как же ты смогла разыграть меня так умно?
Корнелия улыбнулась.
– Порой это было нелегко, – сказала она. – Но я тоже с нетерпением ждала… вечер.
– Ты свела меня с ума, – сказал герцог. – Эти ночи, когда ты не позволяла прикоснуться к тебе, не разрешала даже держать тебя за руку. Мои плоть и кровь восставали, когда ты смотрела на меня из-под твоих длинных ресниц, а кожа твоя была такая белая и манящая, а губы такие яркие. Ах, Дезире, мне нечего больше сказать – ты всегда останешься моим заветным желанием – желанием моего сердца. И я знаю, что мы оба нашли то, что искали всю нашу жизнь.
– Ты… уверен на этот раз?
– Совершенно уверен. И подумай, что только сегодняшним утром ты заставила меня объясниться тебе, заставила меня страдать, унижаясь, и оставила меня в состоянии неизвестности, дашь ли ты мне развод или нет. Когда-нибудь я накажу тебя за это, но сейчас я хочу поцеловать тебя.
От его слов глаза Корнелии опустились, и краска выступила на ее щеках. Она увидела неожиданно вспыхнувшее желание в его засветившихся глазах, хотя он все еще не прикасался к ней.
– Ты моя, Дезире, – произнес он хрипловато, – моя, как я и мечтал и стремился к этому. Никогда впредь, что бы ты ни делала, что бы ни говорила или как бы ни умоляла, у тебя не будет ни малейшего шанса вновь сбежать от меня. Теперь я слишком хорошо знаю, на что похожа жизнь с тобой и без тебя. Так что, поймав тебя, я предупреждаю – ты моя на вечные времена.
Ты любишь меня немного, но это и вполовину не так, как ты полюбишь меня. Я научу тебя, что есть любовь, мое милое нелепое дитя, наряженное, как опытная искушенная в жизни женщина, и, несмотря на это, ничего о ней не знающая. Завтра мы снова уедем. Я собираюсь увезти тебя в наш настоящий медовый месяц. Медовый месяц, дорогая, где мы сможем быть вместе день и ночь!
Я хочу знать все про свою жену, Дезире. Я хочу знать твое прошлое, всю твою жизнь, которая прошла до того, как ты стала моей. Я хочу быть уверенным в том, что моя жена не оставит меня в будущем. И я не могу еще до конца поверить в то, что мне не надо бояться потерять тебя или слышать, что ты принадлежишь кому-то другому.
Я накажу тебя за все мои тревоги и страдания, которые я пережил без тебя. И в качестве наказания я заставлю тебя почувствовать вновь «дикой и грешной», дорогая, так, что ты взмолишься о пощаде. Но я не буду милосерден! И ты не сможешь убежать от меня.
– Я не захочу… убегать, – прошептала Корнелия.
– Это было бы уж совсем отвратительно, если бы ты так сделала! Мы уедем туда, где мы сможем быть совершенно одни – только ты и я, мое милое сердечко. Но для начала я хочу услышать как ты скажешь мне – как жена мужу – что ты моя. Скажи это!
Герцог ждал. Не произнося ни слова, Корнелия вскинула глаза на него, и ресницы ее затрепетали. Она была столь ослеплена счастьем, что не могла говорить. И с легким вскриком, более красноречивым, чем тысячи слов, она бросилась в объятия герцога. Корнелия ощутила, как он страстно сжал ее в своих объятиях, так, что она услышала стук его сердца рядом со своим. Его губы приблизились к ее, и она услыхала свой собственный голос, идущий словно откуда-то издалека и шепчущий те слова, которые он так ждал.
– Я люблю тебя… Дрого. Я люблю тебя. И я… твоя, всецело и безраздельно твоя. Навсегда! Он все еще прижимал Корнелию к себе, а затем она ощутила его руки на ее волосах, бриллиантовые заколки упали на пол, и шелковистый каскад рухнул на ее лицо.
Герцог подхватил Корнелию на руки, лицо его светилось торжеством. Он был победителем, завоевателем, первопроходцем, который прибыл к концу своего путешествия!
Держа Корнелию на руках так, что волосы ее струились по обнаженным плечам до самого пола, он бережно пронес ее через огромный мраморный холл и наверх по лестнице.
[1] Боже мой! (фр.)
[2] мой друг (фр.)
[3] уже занята (фр.)
[4] За ваши прекрасные глаза, мадемуазель! (фр.)
[5] Светская львицы (фр.)
