– Я... думаю, что больше... не хочу.
– Глупости, – сказал граф. – Вы должны наверстать все, что не съели. Пират уже съел столько, что заснул от обжорства.
– Пират? С ним все в порядке?
– Он у ваших ног, – ответил граф.
Офелия попыталась взглянуть на пол, но ей это не удалось. Она увидела, что находится в очень комфортабельном экипаже и лежит, откинувшись на атласные подушки, а ее ноги укрыты мехом. Напротив, на маленькой скамейке экипажа, она увидела свою шляпку и поняла, что граф, очевидно, снял ее, пока она была без сознания.
– Прошу прощения, что я упала в обморок, – сказала она.
– После всего, что вы вынесли, это неудивительно, – ответил граф.
Она увидела, что он наливает еще бульон из закрытого сосуда, стоявшего в корзине с сеном. Когда чашка наполнилась, он обернулся к ней:
– У вас хватит сил поесть самостоятельно? – спросил граф.
– Конечно... – ответила Офелия. – И благодарю вас... что вы так добры ко мне.
– Похоже, с вами не часто ласково обращались, – сказал граф.
Он скрыл от нее, что в тот ужасный миг, когда она упала к его ногам, ему показалось, что она умерла. Он поднял ее и положил на деревянную скамейку, где они сидели накануне. Его испугали пепельная бледность ее лица, темные круги под глазами и то, что она похудела до такой степени, что платье обвисло на ней.
Только когда он нащупал ее пульс и обнаружил, что тот слабо, но бьется, он снова взял ее на руки и понес к закрытому экипажу, поджидавшему за деревьями. Пират ковылял на трех лапах за ними, хотя никто ему не приказывал; когда граф бережно устроил Офелию внутри экипажа, он бросил на пол подушку для Пирата и тоже очень осторожно уложил на ней собаку.
Джейсон спросил:
– Вы думаете, что лапа у него сломана, ваша светлость?
– Хендерсон осмотрит его, как только мы доберемся до замка, – ответил граф. – Дайте собаке немедленно что-нибудь поесть.
– Он выглядит полумертвым от голода, милорд.
– Так оно и есть, – коротко ответил граф.
Как только рядом с Пиратом поставили пищу и он на нее жадно набросился, Джейсон закрыл дверь, сел на козлы, и кучер тронул лошадей.
Этот экипаж был специально приспособлен для далеких путешествий, его рессоры были лучше, чем у любой другой кареты; он был запряжен шестеркой лошадей и, оказавшись за городом, помчался, вздымая за собой клубящиеся облака пыли.
Граф приказал добраться до деревни как можно быстрее.
Накануне ночью он тщательно разработал план; его решение, конечно, было навеяно поступком Рочестера эпохи Реставрации, похитившего в 1665 году из-под самого носа другого претендента наследницу, на которой собирался жениться.
Разница между этими двумя похищениями состояла в том, что наследницу увезли поздно ночью в экипаже его дедушки. Когда она вышла из Вестминстерского дворца, ее встретили две женщины и умчали на шестерке лошадей. За экипажем следовал ее соблазнитель, граф Рочестер. Такой экстравагантный поступок сыграл немалую роль в том, что его отправили в Тауэр, но нынешний граф знал, что единственный способ спасти Офелию, сделать то же самое.
Разница была и в том, что Джон Рочестер похитил Элизабет Маллет для своих собственных эгоистических целей: не только потому, что любил ее, но и потому, что она была наследницей.
Поступок графа был полностью альтруистическим: его не интересовала Офелия как женщина, он относился к ней как к ребенку, с которым настолько плохо обращаются, что довели почти до смерти.
Когда она осторожно пила свой бульон, стараясь не расплескать его, он смотрел на тонкие руки и заострившееся, похудевшее лицо и сказал себе, что даже если его привлекут к суду за похищение, то этот поступок полностью оправдан.
Тем не менее в его планы совершенно не входило, чтобы кто-нибудь узнал, что он замешан в исчезновении дочери Джорджа Лангстоуна. Он представлял, какой поднимется крик и шум, но во всяком случае, не раньше, чем Джордж Лангстоун вернется из Эпсома. Он предполагал, что Цирцея будет счастлива отделаться от Офелии. К тому же у нее нет ни малейших оснований связывать его с исчезновением ее падчерицы, если только магия не наделила ее даром ясновидения, недоступным обыкновенным существам.
Прошлой ночью он написал письмо, которое она должна была получить утром: в нем в самых цветистых выражениях он сожалел о том, что вынужден отменить свое приглашение поужинать сегодня вечером. Он писал:
«По причинам, над которыми я не властен – я думаю, что ваша светлость догадывается, в чем они заключаются, – я не могу сегодня вечером быть дома. Я не в состоянии выразить степень моего сожаления, что наш ужин наедине не может состояться. Могу ли я рассчитывать на то, чтобы доставить себе величайшее удовольствие вновь посетить вашу светлость при первой же возможности, чтобы принести лично мои извинения и наметить другой день, когда вы окажете честь посетить мой дом?»
Он закончил письмо комплиментами, которые Цирцея должна была оценить, и поручил майору Мазгрову доставить письмо с грумом около полудня. Он был уверен, что Цирцея решит, что ему приказано сопровождать принца Уэльского. Как и любая лондонская жительница, она знала, что его королевское высочество не любил отказывать себе в обществе тех людей, которыми он изволил себя окружить.
