– Может быть, он просто еще не перебесился? – цинично спросил граф.
– Не перебесился? В тридцать четыре года? – возмутилась леди Харриет. – Все это у него давно уже прошло. Но я его не осуждаю, во всем нет его вины. Эта женщина – злая, страшная ведьма, у него не было шансов от нее спастись.
Она была так расстроена судьбой своего брата и так неистово обрушилась на Цирцею Лангстоун со всей ее черной магией, что возбудила в графе некоторое любопытство.
Он уловил призывное выражение в глазах леди Лангстоун, устремленных на него. По тому, как временами она подчеркнуто не обращала на него внимания, он знал, что и это также способ обольщения, неотразимый для многих мужчин. Но прищур его глаз и ироническая улыбка давали ей понять, что весь спектакль им разгадан.
Теперь он словно бы отступил, уверяя самого себя, что еще не зашел слишком далеко. Всего лишь небольшая рекогносцировка, чтобы посмотреть, настолько ли она фальшива и неискренна, как он подозревал, и не преувеличены ли теми, кто ее ненавидит, ее хваленые способности соблазнить кого угодно.
В глазах Офелии он был всего лишь очередным в длинном списке любовников мачехи. Она испытывала дурноту и отвращение, видя, как нагло и бессовестно мачеха обманывает отца.
Одна мысль о том, что эта женщина заняла место ее матери, спит в постели ее матери и носит драгоценности ее матери, оскорбляла все, что было для нее свято.
Если Цирцея ненавидела свою падчерицу, то Офелия презирала мачеху за то, что та пала так низко и вела себя столь лживо.
Кроме того, она испытывала просто физический страх, и это чувство было для нее новым.
Со страхом, почти с болью думала она о том, что случится, если, несмотря на ее просьбы, граф расскажет мачехе о том, что она завела с ним разговор про Джема Буллита.
Она и сама не понимала, как у нее хватило смелости, но тем не менее она с отчаянием осознавала, что обязана помочь несчастному человеку, живущему на грани голодной смерти.
Его дочь была в услужении у Офелии и рассказала ей о нищете, в которой он оказался.
– От таких джентльменов, мисс, – сказала ей Эмили, – можно бы ожидать, что они получше будут относиться к таким людям, как мой отец, который с голоду помирает после того, как верой и правдой служил долгие годы.
– Но ведь граф, наверное, назначил ему пособие, когда ваш отец покинул службу?
– Ни пенни, мисс, – сказала Эмили, покачивая головой.
– Но почему же ваш отец не обратился прямо к графу? – спросила Офелия.
– Сначала он не мог ходить после того несчастья, мисс, – ответила Эмили, – а когда он смог ходить с палкой, то дошел до Рочестерского замка и повидал управляющего его светлости.
– Что же тот сказал? – спросила Офелия.
– Он сказал, что сделал все, что мог, но от хозяина ничего не добьешься для тех, кто ему больше не нужен.
– Возмутительная неблагодарность! – воскликнула Офелия. – Я не могу представить, чтобы мой отец вел себя подобным образом с теми, кто работал для нас.
Сказав это, она подумала, что отец так, конечно, не поступил бы, но мачеха вполне бы могла. И она подумала еще, что, наверное, люди из высшего света не такие, как ее мачеха. Наверное, никто из них не может видеть страдания людей, не попытавшись их облегчить.
Слова Эмили пробудили в ней такое сочувствие к Джему Буллиту, что она настояла на том, чтобы поехать повидаться с ним. Они с Эмили наняли экипаж, потому что леди Лангстоун никогда бы не позволила падчерице воспользоваться ее собственной каретой, и Офелию потрясли трущобы, через которые им пришлось проехать в районе Ламбет.
Когда они наконец добрались до дома, где жил Джем Буллит, она с трудом заставила себя поверить, что человеческое существо может обитать в таком месте, где приличный фермер не поместил бы своих свиней.
Пол был чист – за этим Джем следил, но стены отсырели, дверные петли заржавели, а стекла уже давно были выбиты из окон.
У Офелии было мало собственных денег, их хватало только на то, чтобы оплачивать совсем простые платья и кое-какие необходимые мелочи. И даже этими расходами мачеха непрерывно попрекала, разговаривая с ней так, словно Офелия была настолько состоятельна, что не нуждалась в помощи отца; попрекала каждым съеденным куском, все время напоминая, что они не могут себе позволить никакой роскоши.
Это было нелепо, потому что отец Офелии был богат. Когда его первая жена была жива, он осыпал ее подарками, и она могла купить все, чего бы ни пожелала для себя или для Офелии.
Офелия оставила Джему все деньги, какие у нее были, хотя он и возражал против такой щедрости. Кроме того, она обещала передать с Эмили еще, как только получит деньги, которые ей выплачивали каждый квартал.
Она не знала, стоит ли поговорить с отцом о помощи Джему. Однажды, когда она хотела купить себе новое платье, потому что старое совсем уже пришло в негодность, мачеха устроила ей такую сцену, что она гордо решила никогда больше не просить денег.
С того дня, когда она посетила Джема в Ламбете, она ненавидела графа так, как мало кого ненавидела.
Конечно же, она слышала о нем. Девушки в школе пересказывали друг другу истории, услышанные от матерей, и предостерегали друг друга, чтобы когда-нибудь кого-нибудь из них, не дай Боже, не увидели в его обществе.
