Герцог на это только рассмеялся.
– Ерунда! – воскликнул он. – Вы так молоды и так красивы. Жизнь пульсирует в ваших венах. И вы не потеряете ее только от того, что вас любит мужчина! И я обещаю вам, что, когда я пробужу в вас ответную любовь, вы поблагодарите меня за все.
В приливе панического страха Паолина повернулась к двери и стала бить по ней ногами.
– Выпустите меня! Выпустите! Помогите! – кричала она.
Ее голос показался слабым и неубедительным ей самой. Эти красивые стены были словно непроницаемы. Она подумала, что ее, наверное, не слышно даже в нескольких футах.
С чувством полной беспомощности она повернулась к герцогу.
– Неужели в вас нет ни капли жалости? – спросила она.
– Нет, – ответил он. – Всю свою жизнь я получаю то, что хочу. А сейчас я хочу вас больше, чем чего- нибудь раньше.
– Я буду бороться, – произнесла Паолина.
– Посмотрим, насколько вы сильны, – ответил герцог и стал медленно приближаться. Паолина попыталась снова убежать, но не могла сдвинуться с места. Он как будто загипнотизировал ее, так что она могла только стоять, упершись плечами в непокорную дверь и молясь о спасении, хотя и знала, что у нее не было ни малейшего шанса скрыться.
Он подходил все ближе и ближе, его темные глаза возбужденно горели, тонкие губы были плотно сжаты, а руки тянулись к ней.
Она закричала, но крик вышел слабым. Она попыталась сопротивляться, но безуспешно. Его сильные руки крепко держали ее. Она слышала, как от ее усилий рвется тонкое кружево, но он не прекращал целовать ее. Она почувствовала, что проигрывает, ее усилия были совершенно напрасными.
Его поцелуи становились все более настойчивыми и страстными. Она чувствовала, как его руки скользили по ее телу, и ее ненависть и отвращение достигли такой силы, что она чуть не упала в обморок.
Вдруг герцог поднял ее на руки. Девушка снова попыталась сопротивляться, но воля покинула ее. Она знала, куда он нес ее. Он направлялся к полуоткрытой двери в дальнем углу комнаты, которая вела в его спальню.
Она знала, что была полностью в его власти. Ее уже ничто не могло спасти. Все ее попытки сопротивления только еще больше разжигали его. В отчаянии она посмотрела ему в лицо и поняла, что окончательно погибла.
Внезапно раздался жуткий шум и звон разбившегося стекла. Герцог, все еще держа Павлину на руках, резко повернулся и увидел, как портьеры на одном из окон раздвинулись. Герцог невольно ослабил свою хватку, вероятно, от удивления, и Паолина быстрым движением высвободилась из его объятий и спрыгнула на пол.
– Харвей! – только и смогла выговорить она и побежала к нему, стоявшему с обнаженной шпагой, направленной на герцога.
– Харвей! Вы пришли! Как раз вовремя. Слава тебе, Господи!
Слезы текли по лицу Паолины. Во время всего этого кошмара она ни разу не заплакала, но сейчас слезы принесли облегчение и все ее тело расслабилось от сознания того, что она спасена.
– Что вы здесь делаете?
Герцог наконец очнулся и заговорил, а сэр Харвей, отстранив Паолину, подошел к нему.
– Я полагаю, что ответ вам известен.
– Я понял так, что вы приняли мои условия, – заметил герцог.
– Вы что, действительно думаете, что я позволю похитить женщину против ее воли? У вас извращенные вкусы, ваша светлость. Я никогда не навязываю свое общество насильно. Порядочные люди так не поступают.
– Это мое дело, а не ваше, – огрызнулся герцог. – Убирайтесь отсюда, или мои слуги вышвырнут вас вон.
– Я полагаю, что вы удалили слуг на ночь, – ответил сэр Харвей. – Этот вопрос мы разрешим без них. Возьмите свою шпагу.
– А если я откажусь драться с вами?
– Тогда я просто проткну вас, – сказал сэр Харвей. – Я полагаю, однако, что вы джентльмен, а при данных обстоятельствах разница в положении не имеет значения.
Ничего не говоря, герцог вытащил свою шпагу из ножен, висевших на парчовой перевязи на спинке одного из кресел. Ее лезвие отражало свет свечей, когда он без предупреждения ринулся на сэра Харвея. Только необычная скорость, с которой сэр Харвей уклонился от удара, спасла его жизнь.
– Итак, это и есть ваш стиль фехтования, подонок? – процедил он сквозь зубы.
Наблюдая за ними, Паолина подумала, что никогда прежде не видела такой ловкости, быстроты выпадов и твердой решимости победить.
Каждый из них дрался насмерть. Это было ясно по напряжению, написанному на лице сэра Харвея, по стальному блеску его глаз и решительно сжатым губам. Лицо герцога выражало бешенство, клокотавшее в нем, и неукротимую ярость.
Но несмотря на то, что ему мешал такой настрой, из них двоих он был лучшим фехтовальщиком. Он атаковал с яростью, которая ясно показывала Паолине, что никакого снисхождения для проигравшего быть не может.
