чтобы попытаться что-либо понять, кроме страданий своего сердца. Ивонна принесла ей свежих подушек, поправила покрывало, поставила у края кровати маленький столик и спустя несколько минут появилась с подносом, на котором стояли вкусные блюда.
— Попытайтесь поесть, мадемуазель, — уговаривала она, когда Сабина покачала головой. От одного только вида еды ей сделалось нехорошо.
Наконец, чтобы доставить удовольствие Ивонне, она съела несколько ложек супа, и поднос снова унесли.
— Повар будет очень огорчен, мадемуазель, — с упреком сказала Ивонна. — Он старается изо всех сил, чтобы угодить вам, и всегда чувствует себя обиженным, если его блюда возвращаются на кухню нетронутыми.
— Мне очень жаль, — вздохнула Сабина. Любое слово требовало от нее неимоверных усилий, кроме того, она знала, что лжет. Она не жалела никого и ничего, кроме себя.
Ее мозг лихорадочно работал, пытаясь найти ответы на мучившие ее вопросы. Что она сделала? Может быть, она обидела его? Или, что еще хуже, может быть, она вызвала в нем отвращение чем-то, что было недоступно ее пониманию? Хотел ли он просто того, что было недостижимо? Или из-за того, что она была так готова отдаться ему и так хотела его поцелуев — на самом деле страстно желала их, — он больше не находил ее привлекательной? И все же, в который раз, хоть эти мысли и причиняли ей почти физическую боль, так что руки ее дрожали, она снова услышала его голос: «Доверяй мне. Только доверяй мне».
Как, как — если его здесь нет? Она откинулась на подушки. Вопросы, на которые она не могла найти ответа, продолжали роиться в ее бедной маленькой головке, пока наконец, к своему удивлению, она не заснула. Ей приснился сон, в котором он был с ней. Она снова испытала то чувство защищенности, которое он всегда давал ей. Ее рука лежала в его руке — ничто больше не имело значения, кроме того, что он был рядом.
Должно быть, она проспала несколько часов. Когда она проснулась, Ивонна входила в комнату.
— Да вы спали, мадемуазель! — воскликнула она. Это хорошо. Теперь вы почувствуете себя лучше, намного лучше. Видите, я принесла вам чашку чаю, а повар сделал вам маленьких пирожных — «волшебные пирожные», так он их называет. Они всего лишь на один зубок, но, если вы их съедите, мадемуазель, вы почувствуете себя лучше. Долго голодать нехорошо.
— Я постараюсь, — пообещала Сабина. Она успокоилась. Ее сон казался настолько реальным, что ее страх и страдания уступили место умиротворению. Как хорошо, что он хотя бы приснился ей!
Чтобы доставить удовольствие Ивонне и, возможно, потому, что она была, несмотря на все, немного голодна, она выпила чай и даже умудрилась съесть два волшебных пирожных, которые повар испек специально для нее. Не успела она доесть последний кусочек, как в ее комнату вошла леди Тетфорд:
— Тебе уже лучше, детка?
Сабина не ожидала подобного вопроса и удивилась.
— Ивонна сказала мне, что ты устала, и поэтому я хотела, чтобы ты осталась в постели сегодня, — пояснила леди Тетфорд. — Эта бурная жизнь дурно сказывается на тех, кто к ней не привык.
— Да, конечно, — пробормотала Сабина.
— Но тебе не придется долго лениться, — продолжала леди Тетфорд. — Сегодня вечером мы идем на большой прием, и я хочу, чтобы ты выглядела как можно лучше.
— Разумеется, — машинально ответила Сабина.
Она вдруг подумала, не рассказать ли все леди Тетфорд, не объяснить ли ей, что она не может идти на прием, где бы он ни происходил и кем бы он ни был дан.
Она хотела признаться в том, что совершила прошлой ночью, поведать, как она ушла из этого дома, чтобы больше никогда в него не вернуться. Но, осознав всю невозможность убедительно объяснить все это, рассказать историю, у которой не было разумного или вероятного конца, девушка промолчала.
Как мог кто-нибудь понять, каким он был и что значил для нее? Как смело, как глупо прозвучало бы: «Я убежала с цыганом». И все же за этими словами крылось намного большее. Она нашла человека, который, как она верила, был ее другом с самого начала, человека, которого она любила превыше всего — даже больше, чем свою жизнь. А теперь она его потеряла! Он вошел в ее жизнь и исчез, и теперь уже ничто не подтверждало, что он там вообще когда-то был, — ничто, кроме разбитого сердца.
Это правда, подумала Сабина. Ее сердце было разбито, и какая-то часть ее, которую он пробудил к жизни, умерла. Теперь она знала, что без него она никогда не будет чувствовать себя живой. Теперь под грудью был лед. Ее чувства, само ее сердце замерзли. Она больше ничего не чувствовала, даже отчаянные, раздирающие душу страдания, которые она испытала сначала, как только поняла, что потеряла его, и те стихли.
— Мари приготовила для тебя новое платье, — между тем говорила леди Тетфорд. — Я хранила его для особого случая. Но я хочу, чтобы ты надела его сегодня вечером, и, когда ты будешь готова, приходи ко мне в комнату. Я хочу тебе кое-что дать.
— Я приду, как только оденусь, — послушно ответила Сабина.
Ивонна приготовила ей ванну и добавила в воду сладко пахнущую эссенцию. Ее аромат заставил Сабину заплакать. Он напомнил ей о цветах, которые лежали на земле той спальни среди деревьев. Но спустя мгновение она снова погрузилась в полубессознательное состояние и оцепенение. Для нее ничто не имело значения. Способность чувствовать покинула ее.
— Я умерла, — сказала Сабина своему отражению в зеркале немного позже.
Она пробормотала эти слова едва слышно, но Мари, которая вместе с Ивонной подгоняла по ней платье, спросила:
— Мадемуазель что-то сказала? О, это ravissant , прекрасное, самое красивое платье, которое когда- либо носила мадемуазель.
Мари одернула кружевные оборки, которые спадали вниз с тонкой талии Сабины до самого пола, и они упали поверх огромного колокола юбки. Прилегающий корсаж обрамлял плавные изгибы ее фигуры, а ее бледные плечи были почти такими же белыми, как и обрамляющее их мягкое кружево. Мари зачесала ее золотистые волосы наверх и заколола их там большими черепаховыми заколками. На верхушке каждой из них поблескивала маленькая бриллиантовая звездочка.
— Ее светлость особенно хотела, чтобы вы надели именно эти сегодня вечером, мадемуазель, — объяснила она.
Сабина едва слышала ее голос. Из зеркала на нее смотрели темные, пустые глаза, которые вдруг показались слишком большими на фоне ее крошечного мертвенно-бледного личика. Она и в самом деле была так бледна, что не раз задавалась вопросом, не упадет ли она сейчас в обморок, и леди Тетфорд, войдя в комнату, воскликнула:
— Боже, дитя мое! Ты так долго одевалась, что мне стало интересно, что с тобой случилось! С тобой все в порядке?
— Да, со мной все хорошо, — грустно ответила Сабина.
— Что ж, Мари должна непременно нанести тебе румян на щеки, — критично заметила леди Тетфорд. Они подумают, что я привела на прием привидение, а не молодую девушку. — Она мгновение подождала, словно ожидала, что Сабина что-нибудь скажет. Но поскольку та продолжала хранить молчание, она прибавила: — Артур с нами не едет, так что не беспокойся, никто не заметит. Я только хочу, чтобы ты выглядела самым лучшим образом.
— Благодарю, — пролепетала Сабина.
— И у меня есть для тебя подарок. Я берегла его для твоей свадьбы, но я хочу, чтобы ты надела его сегодня же вечером.
И леди Тетфорд открыла бархатную шкатулку, которую все это время держала в руках. Внутри лежало бриллиантовое колье. Оно было полностью сделано из звезд, разных по величине, и заканчивалось огромной звездой в самом центре. Стоило ей вынуть его из шкатулки, как оно засверкало и заискрилось на фоне изящной, округлой белой шеи девушки.
Сабина грустно смотрела на него, вспомнив, как однажды, давно, очень давно, кто-то говорил, что ее глаза похожи на огненные звезды. Теперь этот огонь погас, больше не было искр света на ее лице, только печальная пустота смирения.
— Мадемуазель еще не была прекраснее! — воскликнула Мари.
