— Что вы имеете в виду?
— Ваш отец играл с маркизом в «Уайтс-клубе» и проиграл ему имение, известное как Овертон-Мэнор, со всеми прилегающими к нему территориями, домами и фермами.
Мистер Лоусон вынул из портфеля бумагу и зачитал подтверждение сказанному.
Прежде чем он продолжил, Идона, задыхаясь, перебила его:
— Вы хотите сказать, отец проиграл свой… дом?
— Ставки были очень высоки, мисс Овертон: его светлость поставил пятьдесят тысяч гиней против ставки вашего отца.
— Не могу поверить! — воскликнула Идона. — И вы говорите… папа проиграл?
Впервые за все время какое-то сочувствие промелькнуло в голосе мистера Лоусона. Он ответил:
— К несчастью для вас, мисс Овертон, это так.
— Все? Я не могу… поверить… что он проиграл… все.
— Ставки записаны. И вы должны понять, я лишь исполняю свою обязанность; она заключается в том, чтобы сообщить вам, что имение является собственностью его светлости маркиза Роксхэма. И более того — находящиеся в Овертон-Мэнор конюшни, словом, все живое и неживое.
Идона понимала: соглашаясь на такие ставки, отец думал о лошадях, но не могла поверить — как он мог поставить на карту так много? Все! Абсолютно все!
В голове девушки промелькнуло — выиграй он, как надеялся, пятьдесят тысяч гиней, они роскошно прожили бы многие годы!
Такая сумма — огромное искушение. После выигрыша для него началась бы другая жизнь, та, о которой он мечтал: прекрасные лошади, бега, собственный дом в Лондоне.
Но он проиграл!
И в первый раз у Идоны в голове возникла догадка, и нерешительно, смущенно она спросила:
— Скажите мне, пожалуйста… эта дуэль, в которой участвовал мой отец, произошла сразу после того… как он узнал, что проиграл все, что имеет… маркизу Роксхэму?
Голос ее дрожал, и мистер Лоусон, взглянув на нее, ответил:
— Я слышал, мисс Овертон, что, уходя из клуба, он оскорбил одного из его членов, известного как прекрасный стрелок.
Идона вздохнула.
Теперь ей было понятно — отец искал смерти. И она представила себе, как его противник поднимает пистолет, а отец изменяет принятую на дуэли позу и намеренно разворачивается навстречу пуле.
Идона молчала, и, выдержав паузу, мистер Лоусон сказал:
— Я выражаю свое сочувствие, мисс Овертон, но, к сожалению вынужден сообщить вам столь мрачные известия.
— Я благодарна вам за откровенность. Может быть, вы мне скажете, что маркиз намерен делать с домом и с имением? — Она секунду помолчала и добавила: — Его светлость, конечно, обеспечит людей, которые живут в домах на нашей земле?
— Я думаю, вы сами увидите: его светлость хоть и нелегкий человек, но справедливый, — сказал Лоусон. — Он владеет множеством имений, обретенных за игорным столом, и большей частью они для него обуза.
— Тогда зачем он их выигрывает? — резко спросила Идона. — Он наверняка понимает, что выиграть чей-то дом, в котором живут люди, а до них жили их предки, — значит создать невыносимые трудности для тех, кто… вынужден от него зависеть и надеяться на него.
Голос девушки дрожал, и мистер Лоусон тоже испытывал смущение. Стараясь не смотреть на Идону, он сказал:
— Я пришел лишь выполнить свои обязанности. Мне нужно осмотреть все, что здесь есть, и думаю, мне лучше встретиться с вашим управляющим.
Усилием воли Идона заставила себя сдержать слезы и ответила:
— Здесь нет управляющего. После смерти отца я распоряжаюсь домом и имением. Оно небольшое.
— У вас три фермы.
— Они все перешли к фермерам, которые многие годы их арендуют.
— У вас есть деревня.
— Но не все дома в ней наши. Несколько домов и гостиниц платят нам ренту, но она невелика, так как они не слишком доходные — стоят не на главной дороге.
Мистер Лоусон записал. И задал еще вопрос:
— У вас есть лошади в конюшне?
— Шесть. Три кобылы на пастбище, они вскоре должны жеребиться, — ответила Идона.
Мистер Лоусон сделал пометки, указав число отцовских собак, уже очень старых, из которых лишь одна годилась для охоты.
— А теперь займемся домом, мисс Овертон.
Идона вздохнула.
— Неужели даже мебель матери и ее портрет больше не мои?
— Боюсь, именно так.
Идона стиснула руки, чтобы не заплакать. Ее гордость, о которой она, пожалуй, и не подозревала до сего момента, не могла позволить ей этого.
— Но, я полагаю, мои личные вещи принадлежат мне?
Помолчав, мистер Лоусон ответил:
— Я уверен, если вы поговорите с его светлостью, он будет великодушен. Но по закону они принадлежат ему, как и вы сами.
Повисла тишина. Испуганно и удивленно смотрела Идона на мистера Лоусона, словно силилась, но не могла понять смысла услышанного.
После невероятно долгой паузы она сказала голосом, совершенно не похожим на ее собственный:
— Вы сказали, что я… теперь… собственность его светлости?
— Ну, если строго следовать условиям ставки, тому, как она была оформлена, — медленно проговорил мистер Лоусон, — то все живое, принадлежавшее сэру Ричарду Овертону и в доме и вне его, переходит к его светлости.
— А как это можно применить к… человеку, людям?..
— Ребенок по закону является собственностью родителей, хотя в определенных обстоятельствах если он достиг двадцати одного года, это может не действовать, об этом можно спорить.
— Я… я не… не верю! — воскликнула Идона.
— Даже если вы обратитесь в суд, вряд ли у вас есть хоть один шанс доказать, что вы не являетесь собственностью маркиза, потому что, как я уже говорил вам, ему принадлежит поместье, в том числе и все живое, населяющее его.
Идона поднялась и подошла к окну. Яркими лучами врываясь в комнату, солнце сверкало на ее волосах.
— Это… невозможно. Совершенно…
После некоторого молчания мистер Лоусон продолжал:
— Я рассказал вам, мисс Овертон, как ситуация выглядит с точки зрения закона. Но я думаю, маркиз пойдет вам навстречу и позволит покинуть имение с тем, чтобы жить с кем-то из родственников.
Однако в тоне поверенного угадывалось сомнение в том, что его хозяин поступит именно так. Идона поняла: ему просто хотелось немного поддержать ее.
Она повернулась к нему:
— Как же мой отец мог совершить столь неразумный поступок, согласиться на такую ставку, чтобы в случае проигрыша лишиться абсолютно всего?
Мистер Лоусон не ответил, и Идона спросила:
— А кто записал ставку? Не могу поверить — неужели отец включил все эти пункты!
Мистер Лоусон молчал, и Идона продолжала:
— Пожалуйста, скажите мне… Я хочу знать правду.
— Но вы же понимаете, мисс Овертон, я не присутствовал при игре, — ответил он. — Но поскольку
