Мирисса потянулась и достала венок из его убежища.
Теперь, рассматривая венок немного спокойнее, чем вчера, когда она вся трепетала от волнения, девушка подумала, что он еще красивее, чем показалось ей сначала.
В его изготовлении чувствовалось дивное мастерство, и она предположила, что какой-нибудь иностранный ювелир, возможно, итальянский, так умело сотворил это чудо.
Она поднесла венок поближе к свету свечи на туалетном столике, затем, поддавшись порыву, сняла свой венок, сделанный из незабудок, и, приподняв бриллиантовое творение обеими руками, надела на голову.
Венок оказался ей впору.
Тут ей показалось, словно она услышала почти бесшумный вздох облегчения около себя, как будто призрак герцогини был удовлетворен, добившись того, чего желал.
Ощущение присутствия герцогини было призрачным, но все же Мирисса не сомневалась, что она на самом деле слышала этот звук и что несчастная герцогиня находится где-то рядом с нею.
А потом она была так же уверена, что призрак покинул ее и она осталась одна.
Все происходящее казалось странным, нереальным, невероятным, однако у Нириссы не оставалось сомнений, что она ничего не вообразила, а только чувствовала происходящее рядом с ней.
Взглянув на свое отражение в зеркале, она увидела, как дверь гардеробной открылась и вошел герцог.
Она могла видеть отражение вошедшего в зеркале, но не повернулась к нему, а только наблюдала за его приближением, пока он не встал за ее спиной.
Теперь они оба отражались рядом друг с другом в зеркале.
– Я хочу видеть вас именно такой… – очень тихо произнес герцог.
Его голос как будто разбудил Нириссу, она поняла, что он не привиделся ей, а стоит рядом во плоти и крови, и что, возможно, было нечто безрассудное в ее поступке, когда она примерила венок герцогини, не спросив у него разрешения.
Она быстро обернулась, чтобы извиниться, но, встретившись с ним взглядом, запнулась, не в силах вымолвить ни слова, и замерла, молча глядя на него, а он все так же тихо закончил свою фразу:
– ..когда мы обвенчаемся! Казалось, на лице девушки остались только глаза.
– Я знал, что найду вас здесь, – продолжил он, – и, честно говоря, я намеревался попросить вас надеть венок. Мне хотелось увидеть вас такой, как сейчас, такой, какой я хотел бы видеть вас, когда вы станете моей женой.
– Я не… пойму, о чем вы… – прошептала Мирисса.
– Я говорю. – очень спокойно повторил герцог, – что люблю вас. Причина, по которой я до сих пор не женат, кроется в том, что я никогда не встречал ту, что могла бы дать мне уверенность – проклятие снято и я найду свое счастье в жизни, то счастье, в котором нуждаюсь.
Все происходящее было настолько невероятным, что Нирисса могла только молча не сводить с него глаз.
Медленно герцог обнял девушку и притянул к себе.
– Я люблю вас! – сказал он и прижался к ней губами.
Его поцелуй объяснил Нириссе, почему она чувствовала себя такой несчастной в этот день, почему не находила себе покоя и все вокруг казалось каким-то не таким.
Просто она полюбила этого человека.
Девушка уже тогда чувствовала это, но не осмелилась признаться даже себе.
» Я полюбила его, – думала она исступленно, – еще когда он вошел на нашу кухню, этот самый красивый на свете человек «.
И хотя Нирисса убеждала себя, будто он принадлежит Дельфине, ее непреодолимо тянуло к нему.
С той минуты, как они ехали вместе верхом в то раннее утро, она знала, что, когда его не было рядом, мир для нее пустел и все ее существо рвалось к нему и страдало.
Герцог целовал ее очень осторожно, бережно и нежно, словно боялся спугнуть.
Но мягкость и невинность ее губ вызывали в нем ответные чувства, и поцелуи его становились все более властными, настойчивыми и требовательными.
Он целовал ее, пока Нирисса не почувствовала себя парящей в небе, как будто исчезло все земное в них и они слились со звездами, Вдвоем они стали частью друг друга, их невозможно было теперь разделить.
Руки герцога сжимали Нириссу все крепче, он продолжал целовать ее, и она ощущала такой восторг, которого никогда не испытывала и даже не предполагала, будто может испытывать.
Ощущение счастья сродни было волшебному таинству лесов, которое ей доводилось узнать в детстве, и объединялось в ней с восторженным преклонением перед красотой Лина.
И все эти ощущения сливались воедино с образом герцога, а потом ничто уже в мире не существовало, кроме него и только него.
Руки, обнимавшие ее, губы, любовь к ней, которая переполняла его, она чувствовала ее, потому что отвечала ему такой же любовью.
Только когда герцог поднял голову, Нирисса, взглянув на него, проговорила каким-то совсем не своим, глухим голосом, словно звучавшим издалека:
