— Я поняла, что она хочет видеть вас… наедине, — ответила Антония и добавила, понизив голос:
— Она очень… очень красивая. Я могу понять, что вы… испытываете…
Герцог застыл на месте, не в силах сделать ни шагу.
— Кто вам сказал такое? — тихо спросил он, чувствуя страшную неловкость.
Антония удивленно посмотрела на него.
— А вы предполагали, что я… что я не. знаю, что вы… любите маркизу и что она… любит вас? — спросила Антония. — Ведь все знают… об этом…
— Все? — недоуменно глядя на жену, переспросил герцог.
— Ну, конечно! Это ведь не секрет, — ответила Антония. — И большинство людей… я думаю… знает, что вы… женились… потому что королева… Ее Величество пожелала этого…
Герцог был ошеломлен, на мгновение он даже потерял дар речи, но вскоре сумел совладать с собой, подошел к Антонии и спросил:
— Как это возможно, чтобы подобные истории становились достоянием гласности? Просто трудно поверить…
— Ну вот моему папе обо всем рассказал полковник Беддингтон, — простодушно ответила Антония. — А я… Я узнала об этом также от… Из другого источника…
— Кто рассказал вам?! — почти вскричал герцог.
— Я… Лучше я вам не скажу, — внезапно заявила Антония.
— Я настаиваю, я требую, чтобы вы рассказали мне все, — сказал герцог, и на его лице появилось жесткое выражение. — Поскольку вы сказали уже так много, то я бы хотел знать и остальное. Так кто сказал вам?
Антония еще мгновение колебалась, но затем, как будто суровость его голоса и взгляда принудила ее уступить, нерешительно ответила;
— Горничная маркизы… Она сестра невестки миссис Меллиш… которая замужем за одним из ваших грумов…
— Великий Боже!! — воскликнул Атол Донкастер не в силах сдержаться — такого он, конечно, не ожидал.
— Вы говорите, — уточнил он после небольшой паузы, — что об этом известно всем слугам в Донкастер-Парке?
— Ну, не всем, разумеется, — поспешила успокоить его Антония и в то же время, поясняя, добавила:
— Однако им почти всегда известно, что делаете вы… И про ваши дела они говорят… Точно так же, как леди в маминой гостиной… Только ваши слуги не… Они не злорадствуют, как эти леди…
Герцог в изумлении уставился на Антонию, и она торопливо заверила его:
— В вашем доме все слуги, которые там живут, гордятся вами! Им нравится думать, что вы некто вроде Дон Жуана, Ланселота и Казановы… одновременно. Они хвастаются вашими любовными победами так же, как хвастаются вашими победами на скачках. Всем в поместье нравится, что вы такой удачливый… любовник… И вообще они гордятся, что вы настоящий… сердцеед…
Антония остановилась, но, поскольку герцогу, видимо, нечего было сказать, она продолжила:
— И это совсем не то, что бывает, когда мамины подруги собираются… Они жаждут… похихикать. Они обожают промывать косточки каждому… Но так как вы человек известный, то представляете собой гораздо более волнующий объект для обсуждений, чем кто-либо другой… Все скандалы, разумеется, для них интересны, но все, что касается вас, особо… особо лакомый кусочек, которым они с удовольствием угощают друг друга.
— Вы привели меня в замешательство! — вскричал герцог.
— Думаю, это из-за того, что вы такой… такой привлекательный. И такой… известный, — продолжала Антония, не обращая внимания на растерянность супруга. — Мне кажется, что именно поэтому вы должны быть готовы и к тому, что люди будут… интересоваться вами, а также, как я думаю, и теми… красивыми леди, которых вы любили.
— Так вот что вы об этом думаете? — перебил герцог рассказ Антонии, и в его голосе послышались какие-то странные нотки.
Это должно было бы насторожить Антонию, подсказать ей, что Донкастер разгневан, если не взбешен, но она была слишком поглощена собственными мыслями, чтобы что-либо замечать.
— Я не могла понять… сначала, конечно, — говорила она, — почему в вашей жизни так много женщин. А потом я подумала, что для вас это, возможно, нечто наподобие большой… конюшни. Ведь никто не хочет держать только одну лошадь, пусть даже самую хорошую… даже самую выдающуюся… Всем хочется иметь как можно больше породистых животных! Только тогда вы можете пережить ощущение своеобразной скачки, призом в которой является ваше сердце!
Она говорила уверенно, словно сама себе рассказывала некую увлекательную историю, делая при этом выводы и определенные умозаключения.
— Никогда бы не поверил, что женщина, с которой я знаком, может сказать нечто столь пошлое и грубое! — гневно воскликнул герцог.
Антония замолчала, застыв неподвижно Под его свирепым взглядом.
А он вдруг увидел, как румянец постепенно заливает ее бледненькое личико — сначала запылали щеки, а потом — лоб и даже уши, но какое-то странное, до сих пор неведомое чувство заставило герцога осознать, что Антония еще очень молода и очень ранима. Ему стало не по себе, словно он ударил ребенка.
— Прости меня, Антония. Я не должен был говорить с тобой таким тоном, — сокрушенно отозвался герцог.
Она ничего не ответила, только отвернулась, и он заметил, что Антония старается сдержать слезы.
— То, что ты сказала, было слишком неожиданным для меня, — оправдывался Донкастер, — и я излишне грубо отреагировал на твои слова. Я очень тебя прошу, прости меня, Антония.
— Я… Я… Я извиняюсь, — еле слышно прошептала она.
— Пожалуйста, повернись ко мне, — попросил герцог. — Мне очень трудно приносить извинения твоей спине.
Он подумал было, что она откажется исполнить его просьбу, но она все же повернулась, и он увидел, что у нее в глазах по-прежнему стояли слезы. Донкастеру вдруг стало нестерпимо стыдно.
— Подойди и присядь, Антония, — мягко предложил он. — Я хочу поговорить с тобой.
Она прошла через всю комнату, и он внезапно уловил в ней сходство с маленьким жеребенком, еще нетвердо стоявшим на ногах и совсем не уверенным в себе, однако готовым безоглядно верить каждому, пока сам не познает горькую истину, что не всякий заслуживает доверия.
Антония присела на краешек дивана, а герцог подумал, что ее серо-зеленые глаза более выразительны, чем глаза любой из женщин, которых он когда-либо знал.
Но прежде, чем заговорил герцог, Антония, запинаясь, произнесла:
— Наверное, из-за того, что я… Я никогда не была… наедине с кем-то таким… как вы… поэтому и сказала то, что пришло мне в голову. Не задумываясь… Это было… очень глупо с моей стороны… Я постараюсь никогда больше так не поступать.
Она выглядела униженной и говорила очень робко и показалась герцогу еще более беззащитной, чем раньше.
— Это я должен просить у тебя прощения, Антония, — настойчиво, но мягко повторил он. — Я хочу, чтобы ты всегда говорила то, что приходит тебе в голову. Я хочу, чтобы ты была откровенна со мной. Если мы хотим, чтобы с нашим браком все было в порядке, то очень важно, чтобы между нами не было недоговоренностей. Ты согласна?
Глаза Антонии казались огромными и очень темными на снова побледневшем лице, пока она не потупила взор. Глядя в пол, она прошептала:
— Я… Я могу нечаянно сказать то… что вы… не захотите слышать…
— Я захочу слышать все и обо всем, что интересно тебе, — заявил герцог. — Я хочу также, чтобы ты говорила правду, ничего не умалчивая и не скрывая. Только что я был не прав, когда набросился на тебя. Мое единственное оправдание в том, что, как и ты, я жил одиноко и никогда прежде не был женат.
Он одарил ее улыбкой, которую более искушенная, чем Антония, женщина сочла бы неотразимой.
