Антония встала у этого окна и посмотрела в сад. Глубоко вздохнув, она повернулась и тихо произнесла:
— Мне нужно… кое-что… сказать вам…
Говоря это, она подошла к герцогу, который стоял у камина.
Крохотное пламя за каминной решеткой ровным блеском освещало его бледное лицо. Антония очень нервничала, ей было не по себе.
Герцог поставил на каминную полку стакан с бренди, который держал в руке, и посмотрел на девушку.
— Что именно? — спросил он, легко улыбаясь.
— Это… нечто такое, что вас… очень рассердит, — ответила она с дрожью в голосе. — Но я… Я должна… сказать вам это…
— В первую ночь после нашей свадьбы я обещал, что постараюсь не сердиться на тебя. Говори, Антония, все, что ты хочешь мне сказать, я готов выслушать тебя.
— Но это… нечто такое, чего я сама… очень стыжусь, — запинаясь, произнесла она.
Антония сжала руки, стараясь унять дрожь, но ее усилия оказались напрасными.
Герцог спокойно наблюдал за ней, а затем ободряющим тоном сказал:
— Тебе ведь не свойственно бояться, Антония.
Он улыбнулся, а она потупила взор.
— Я боюсь… я очень боюсь рассердить вас… — прошептала она.
— Я не буду сердиться, — пообещал Донкастер, не спуская с нее испытующего взгляда.
— Вы… вправе злиться на меня, — сказала она печально.
Наступило молчание. Первым заговорил герцог, напомнив:
— Я весь в ожидании важного признания, Антония.
Его голос вдруг зазвучал неуверенно, словно он боялся услышать нечто неприятное, а Антония, пытаясь побороть робость и страх, вообще не могла произнести ни слова. В конце концов она все-таки взяла себя в руки и тихо проговорила:
— Это моя вина… что вам пришлось… драться… на этой дуэли.
Она сделала над собой невероятное усилие, чтобы наконец высказать вслух свою боль и терзавшее ее чувство вины. В ее глазах Атол увидел неподдельное страдание.
— Я говорила… совсем не думая, — призналась она. — Я не предполагала, что граф был мужем дамы… с которой вы…
В ее голосе вдруг послышалось рыдание.
— Когда он спросил меня, — продолжала она, — где вы, я ответила, что вы в саду с очень обворожительной и соблазнительной дамой, которая… как я подозревала… была вашим… старым другом…
Антония говорила все тише и тише, но внезапно, словно проснувшись, почти закричала:
— Как я могла быть такой… дурой… такой идиоткой… чтобы говорить подобные вещи… не зная, с кем я говорю!
Она винила себя за все, что с ним произошло, но герцог облегченно вздохнул, — видимо, он страшился услышать от нее совсем другое, а что — Антония и не догадывалась.
— Ты ни в чем не виновата, Антония, и ни в чем не должна винить себя, — спокойно сказал он. — Граф рано или поздно все равно нашел бы предлог, чтобы драться со мной, поскольку всегда желал этого.
— Так вы… простите меня? — с надеждой спросила Антония.
— Неужели ты считаешь, Антония, что я могу сердиться на тебя после того, как ты столь самозабвенно ухаживала за мной? — улыбаясь, ответил Донкастер.
— Но вы могли… умереть… — прошептала Антония, с ужасом думая о том, что могло произойти непоправимое. — И это была бы… моя вина… Только моя… Как бы я могла жить дальше… зная, что повинна… в вашей смерти?
Слезы душили ее, и Антония боялась, что вот-вот потеряет контроль над собой и расплачется, как маленькая девочка. Пытаясь скрыть свое волнение, она вернулась к окну.
Антония стояла, глядя в темноту, слегка откинув назад голову, чтобы слезы не потекли по щекам.
— Поскольку мы говорим откровенно, — услышала она его звучный голос прямо у себя за спиной, — и поскольку мы однажды пообещали друг другу, что между нами не будет притворства и тайн, я тоже должен сказать тебе, Антония, нечто очень важное.
Он произнес это торжественным тоном, и Антония, ожидая продолжения, сжала руки так сильно, что ногти вонзились ей в ладони. Она знала, что он собирается сказать ей теперь, когда они вернулись в Англию.
— Я хочу сказать тебе, Антония, — странно мягко, но в то же время очень серьезно проговорил герцог, — что я влюблен.
Это было именно то, что она ожидала услышать, и все же его слова поразили ее в самое сердце, словно смертельный удар кинжала.
На миг Антония застыла, чувствуя, как почва уходит у нее из-под ног, но тут же вспыхнула боль — такая сильная, такая невыносимая, что ей показалось, будто сердце ее разбивается на мелкие куски, и лишь ценой величайших усилий она сдержала крик и слезы. Каким-то странным — хриплым и чужим голосом она произнесла:
— Я… понимаю… И я уеду… в Донкастер-Парк… как мы и условились…
Думаешь, ты там будешь счастлива? — спросил герцог, и Антонии показалось, что в его голосе звучит ирония.
Ей было страшно трудно сдерживать слезы, но гордость, о существовании которой она пока не догадывалась, заставила Антонию ответить спокойно:
— Надеюсь… По крайней мере постараюсь…
— Одна? — допытывался герцог.
— Я… У меня будут лошади… — вспомнила Антония.
— Но мы договорились делить их… — начал было Донкастер.
Она не поняла и нерешительно произнесла после недолгой паузы:
— Вы… хотите сказать… что отдадите их… маркизе?
— Повернись ко мне, Антония, — попросил герцог.
Она хотела было подчиниться ему, но испугалась, что Атол прочтет по ее глазам, в каком она состоянии, и осталась стоять у открытого окна, пока не услышала приближающиеся сзади его шаги.
— Ты заблуждаешься, Антония, — сказал он тихо. — Я влюблен вовсе не в маркизу.
— Не в маркизу?! — вздрогнув от неожиданности, воскликнула Антония.
Она была так поражена, что повернулась к нему и увидела его лицо совсем рядом. Взглянув на него, она тут же отвела глаза.
— Но я… Я думала… — прошептала она неуверенно.
— Я и сам так думал… когда-то, — подтвердил герцог и пояснил:
— Но я ошибался.
«Значит, он любит другую», — подумала Антония, лихорадочно пытаясь вспомнить имена женщин, о которых говорили в гостиной подруги ее матери, навещая графиню Лемсфорд.
Почему-то Антония не могла поверить, что возлюбленной герцога была графиня, супруг которой вызвал Атола на дуэль.
— Та, в кого влюблен я, — заговорил герцог очень тихо и очень медленно, тщательно подбирая слова, — любит меня так, как она могла бы любить ребенка. Но мне бы хотелось, чтобы она полюбила меня как мужчину, Антонии стало вдруг трудно дышать. Что-то необычное происходило с ней — чувство бурное и чудесное поднималось у нее в груди.
— Вы… Вы… Вы хотите сказать… — попыталась она произнести, но слова замерли у нее на губах.
— Я люблю ту, — сказал герцог очень мягко, — кто, держа меня в объятиях и разговаривая со мной голосом, полным любви, целовал меня, прижимая к груди.
У Антонии вырвался долгий вздох, еще не вполне осознанно она сделала шаг навстречу герцогу и… вдруг очутилась в его объятиях.
